Черты жития сергия радонежского. Житие Сергия Радонежского

Анализ идейно-стилевого содержания эпизода "Последние годы жизни Сергия, кончина, посмертные чудеса", филологический факультет ОмГПУ, 1 курс, преподаватель: Евчук Ольга Петровна

К сожалению, «Житие Сергия» не дошло до нас в первоначальном виде: в середине XV в. житие, вышедшее из-под пера Епифания, было переработано официальным агиографом Пахомием Логофетом. Пахомий писал после «обретения мощей» Сергия в 1422 г. и основное внимание уделил «чудесам», свершавшимся у гроба святого, усиливает элемент похвалы святому в новом панегирическом стиле. Удовлетворяя требованиям заказчиков, Пахомий придал «Житию Сергия» парадную форму. Но даже в переработанном виде, «Житие Сергия» свидетельствует; незаурядной образованности его автора. Библия и Евангелие многократно цитируются и перефразируются в житии; в некоторых случаях из библейских цитат создается своеобразный монтаж, как, например, в молитве Сергия после его пострижения, которая составлена из небольших отрывков 25, 83, 92 псалмов. Памятники византийской агиографии также были прекрасно известны автору «Жития Сергия» - различным эпизодам «Жития Сергия» ученые приводили параллели из житий Антония Великого, Федора Едесского и других.

2. Плетение словес

Одна из главных особенностей литературы эпохи второго «южнославянского влияния» - её орнаментальность. Слово в поэтической речи сохраняет свои обычные «словарные значения», но приобретает некий «прибавочный элемент», выражающийся в новых оттенках значений, иногда новой экспрессии, эмоциональности, оттенков этической оценки определяемого словом явления. Прибавочный элемент становится в чем-то общим для целой группы слов, он разрушает обособленность, изолированность слова, вырастает в контексте поэтической речи и над ее контекстом.

Интерес; внутренней жизни человека обусловил внимание писателей; способности слова передать сущность изображаемого. Этим объясняется нагромождение эпитетов, любовь; сочетаниям слов одного корня; слова у писателей иногда как будто теряют свою смысловую функцию и связываются ассонансом, аллитерацией.

Так, важным событием анализируемого эпизода становится отказ Сергия от митрополичьего престола, предложенного святому состарившимся митрополитом Алексеем. Особо подчеркивает Епифаний скромность Сергия: («Кто я такой, грешный и худший из всех людей?» - отвечает святой на предложение Алексея). Контраст драгоценностей, преподнесенных митрополитом, и бедной жизни самого Сергия подчеркивает эту черту Преподобного («повелел митрополит вынести крест с парамандом, золотом и камнями драгоценными украшенный, и подарил это святому. Тот же со смирением поклонился, говоря: «Прости меня, владыка, но я с юности не носил золота, в старости же особенно хочу в нищете жить»). В некоторой мере противопоставляется Сергий и занявшему престол Алексия Михаилу («Услышал блаженный, что ополчается Михаил на него, и сказал ученикам своим, что Михаил, ополчающийся на святую обитель эту, не сможет получить желанного, потому что гордостью побежден, и Царьграда не сможет увидеть. Так и случилось, как пророчил святой: когда Михаил плыл к Царьграду, он недугом был поражен и скончался»). Упоминание смерти Михаила также обращает наше внимание на прорицательский дар святого.

Неоднократное проявление пророческого дара Сергия видим и в предшествующих событиях. Свидетелями одного из них мы становимся в главе «об основании монастыря на реке Киржач» («Святой же старец, перекрестив его рукой, сказал: «Господь пусть исполнит желание твое!» И когда он благословлял Исаакия, то увидел, как некое огромное пламя вышло из руки Сергия и всего Исаакия окружило»).

В главе «о епископе Стефане» ученики видят, как Сергий неожиданно «от трапезы святой встав, немного постоял, и молитву совершил». По окончании трапезы они начали его спрашивать о случившемся. «Он же все открыл им, говоря: «Встал я, когда епископ Стефан шел по дороге к городу Москве и напротив монастыря нашего поклонился Святой Троице и нас, смиренных, благословил». Он указал и место, где это случилось».

Еще одно чудесное событие происходит и в главе «о видении ангела, служащего с блаженным Сергием», так объясняет происходящее своим ученика Сергий: «О чада любимые! Если Господь Бог вам открыл, смогу ли я это утаить? Тот, кого вы видели, - ангел Господень; и не только сегодня, но и всегда по воле Божьей служу с ним я, недостойный. Но то, что вы видели, никому не рассказывайте, пока я не уйду из жизни этой».

Открывается перед Сергием и картина победы князя Дмитрия над армией Мамая: «Святой же, как было сказано, пророческим обладая даром, знал обо всем, словно находился поблизости. Он видел издалека, с расстояния во много дней ходьбы, на молитве с братией к Богу обращаясь о даровании победы над погаными».

Узнаем мы и деятельности учеников Сергия: о создании монастыря на реке Киржач, Андроникова, Симоновского, Голутвинском, Высоком монастырях, о монастыре на реке Дубенке.

Возвращаясь к главе о возведении Сергия на митрополичий престол, можно добавить, что решительный отказ Сергия, обозначил тот предел, переступать который он не хотел. Этот окончательный выбор Сергия был для него очень важен. Теперь Сергий - признанный облик благочестия и простоты, отшельник и учитель, заслуживший высший свет. В отличие от мирской деятельности здесь нет усталости, разуверений, горечи. Святой почти уж за пределами. Он просветлен, пронизан духом, преображен еще при жизни.

Чудеса и видения становятся важнейшими элементами всего повествования. Всеми мерами Епифаний стремится доказать врожденную праведность своего учителя, прославить его как предызбранного "угодника Божия", как истинного служителя Божественной Троицы, который стяжал светоносную силу знания троической тайны. В этом - основная задача писателя. Отсюда мистико-символический подтекст его произведения, организуемый и содержательно, и композиционно-стилистически.

На закате жизни Сергий удостоился особенно высоких откровений. Особо значимым из которых, становится посещение Сергия Богоматерью. В своей молитве Сергий неоднократно произносит такие близкие по семантике слова как «заступница», «покровительница», «помощница», «защитница», во всей полноте раскрывающие нам образ Богородицы.

Особо примечателен и момент самого явления: «И вот свет ослепительный, сильнее солнца сияющий, ярко озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Петром и Иоанном, в несказанной светлости блистающую. И когда увидел ее святой, он упал ниц, не в силах вынести нестерпимый этот свет». Несколько раз повторяется слово «свет», которое усиливается однокоренным «светлости», близким по значению «солнце». Дополняется картина словами «сияющий», «блистающую», «нестерпимый», «озарил», неоднократно произносимыми звуками -з-/-с-, -в-, -л-. Все это в совокупности позволяет нам представить пространство, насквозь пронизанное чудесным божественным светом.

Дальнейшие главы связываются темой чудес, сопровождающих деяния святого и всё увеличивающейся славой Преподобного.

Так, повествует нам Епиваний о неком епископе, решившем посетить обитель. «Многие вещи слышал он о святом, ибо слух великий о нем распространился повсюду, вплоть до самого Царьграда», но «был этот епископ неверием одержим относительно святого». Дальнейшее же упоминание о слепоте, поразившей епископа, и последующем его прозрении становится неким отражением духовного заблуждения и возвращения после встречи с Сергием на «правый путь»: «Сподобил меня Бог увидеть сегодня небесного человека и земного ангела» - говорит во всеуслышание епископ.

В эпизоде «об исцелении мужа молитвами Сергия» также ярко проявляется стиль «плетения словес». В следующих предложениях: «И так, посовещавшись, они понесли больного к святому и, положив его у ног Сергия, умоляли святого помолиться за него. Святой же взял освященную воду и, молитву сотворив, окропил больного; и в тот же час почувствовал больной, что проходит болезнь его. И вскоре погрузился в продолжительный сон, бессонницу от болезни возмещая» мы неоднократно встречаем слова «святой», однокоренное «освещенную», фонетически близкое «посовещавшись», однокоренные слова «молитва», «помолиться», несколько раз повторяются слова «больной», «болезнь», противопоставляются однокоренные слова «сон» и «бессонница». Так эти слова становятся ключевыми и позволяют нам ощутить губительную силу «болезни» и чудодейственную мощь святого и его молитвы.
Упоминается автор и слуге, которого послал князь Владимир с пищей и питиями для Сергия и его братии. Слуга же, пока он шел к обители, был прельщен сатаной и попробовал того, что было послано князем. Разоблаченный проницательным Сергием, он глубоко раскаялся, упал в ноги святого, плакал и молил о прощении. Сергий, наказав ему больше так не делать, простил его и принял посланное, прося передать князю свою молитву и благословение.

Во главе «о видении священного огня», вновь мы встречаем многократное повторение слова «святой», несколько раз встречаются однокоренные слова «видит», «видение», «виден», «увидев», создающие своеобразную сеть, объединяющую и придающую особую значимость эпизоду.

В заключительной главе «о кончине святого» показательными становятся слова «божественное пение», «божественных подвигов», «приближаясь к Богу», имеющие один корень -бог-/-бож, и приобретающие таким образом ключевое значение, сигнализирующее о предстоящем воссоединении святого с Богом. Впечатление усиливают повторяющиеся почти в каждом слове этих предложений звуки -ж-/-ш-, -б- («жил (…) в совершенном воздержании», «от божественного пения или службы не уклоняясь», «и чем больше старел он, тем больше укреплялся и возвышался», «мужественно и с любовью упражняясь», «и никак его старость не побеждала»).

Эпизод вручения Сергием игуменства своему приемнику Никону, подчеркивают однокоренные слова «ученик», «учитель», тему преемственности развивают слова «вручил», «следующая», высказывание «во всем без исключения следующему своему учителю».

Характерную синтаксическую особенность стиля «плетение словес» отражают последние наставления Сергия: «И беседу повел подобающую, и полезным вещам учил, неуклонно в православии оставаться веля, и завещал единомыслие друг с другом хранить, иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, от злых и скверных похотей остерегаться, пищу и напитки вкушать трезвенные, а особенно смирением украшать себя, страннолюбия не забывать, от противоречия уклоняться, и ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения».

3. Посмертные чудеса

Сергий «простер к небу руки и, молитву совершив, чистую свою и священную душу с молитвой Господу предал, в год 6900 (1392) месяца сентября в 25 день; жил же преподобный семьдесят восемь лет».

Почти через тридцать лет после смерти Сергия, 5 июля 1422 года, его мощи были обретены нетленными. Еще через тридцать лет, в 1452 году, Сергий был причислен к лику святых. Память его Церковь отмечает 25 сентября, в день его кончины, и 5 июля, в день обретения мощей. Посмертная судьба Сергия - новая жизнь его и его дела в сознании и чувствах народа.

Возвращаясь к тексту «Жития» мы узнаем и о чудесах, сопровождавших кончину святого. После смерти его «Распространилось тогда благоухание великое и неизреченное от тела святого». Чудесные события, сопровождающие смерть святого подчеркиваются Епифанием и на фонетическом уровне-неоднократно повторяющиеся звуки -л-, -с- «Лицо же святого было светлым, как снег». Великую скорбь священной братия усиливают близкие по семантике высказывания «и в плаче и рыдании», «проливали слез ручьи» «плакали они, и если бы могли, умерли бы тогда с ним».

Видим мы здесь и некоторую аналогию с ранее произнесенной фразой «Сподобил меня Бог увидеть сегодня небесного человека и земного ангела», здесь же высказывание «как у Ангела Божиего», обладает еще большей силой и значимостью, Сергий сопоставляется уже не с земным ангелом, а с Ангелом Божьим.

Особой возвышенностью и торжественностью обладает похвальное слово преподобному, что подчеркивается неоднократным повторение слова «Бог», однокоренные слова «прославил», «прославлю», «прославить», близких к ним по семантике «возвеличил», «величие», «похвалить», «похвала»: «он, хотя был человек, подобный нам, но больше нас Бога возлюбил», «и усердно за Христом последовал, и Бог возлюбил его; так как он угодить Богу искренне старался, Бог возвеличил и прославил его», «славящих меня, - сказано, - я прославлю», «кого Бог прославил, кто может того величие скрыть? Следует и нам его поистине достойно прославить и похвалить: ведь похвала наша Сергию не ему пользу приносит, но для нас спасением будет духовным. Поэтому у нас и установился обычай полезный, чтобы почести от Бога святым для последующих поколений в писаниях передавать, чтобы в глубину забвения не погрузились святого добродетели, но, разумными словами о них рассказывая, следует о них сообщить, чтобы принесли они пользу слушателям». Важность данного эпизода подчеркивается однокоренными словами «польза», «полезный».

Отличается заключительный эпизод и сложностью синтаксических конструкций («старец чудесный, добродетелями всякими украшенный, тихий, кроткий нрав имевший, смиренный и добронравный, приветливый и благодушный, утешительный, сладкогласный и мягкий, милостивый и мягкосердечный, смиренномудрый и целомудренный, благочестивый и нищелюбивый, гостеприимный и миролюбивый, и боголюбивый; он был отцам отец и учителям учитель, предводитель вождям, пастырям пастырь, игуменам наставник, монахам начальник, монастырям строитель, постникам похвала, молчальникам поддержка, иереям красота, священникам благолепие, настоящий вождь и неложный учитель, добрый пастырь, праведный учитель, неподкупный наставник, умный правитель, всеблагой руководитель, истинный кормчий, заботливый врач, прекрасный заступник, священный очиститель, создатель общежительства, милостыню подающий, трудолюбивый подвижник, в молитвах крепкий, и чистоты хранитель, целомудрия образец, столп терпения»).

Проводит Епифаний параллели с главными действующими лицами Ветхого и Нового Завета «поистине святой ничем не хуже был тех ветхозаветных божественных мужей: как великий Моисей и после него Иисус, он вождем был и пастырем людям многим, и поистине незлобивость Иакова имел и страннолюбие Авраама, законодатель новый, и наследник небесного царства, и истинный правитель стада своего. Не пустынь ли он наполнил заботами многими? Разумен был Великий Савва, общежительства создатель, но не обладал ли Сергий, как он, добрым разумом, так что многие монастыри общежительные создал?»

4. Символика чисел

Наиболее заметным, буквально бросающимся в глаза повествовательным элементом "Жития Сергия Радонежского" является число 3. Несомненно, автор придавал тройке особое значение, используя ее в связи с тринитарной концепцией своего сочинения, которая, очевидно, была обусловлена не только его собственным богословским взглядом на мир, но и тринитарной концепцией подвижнической жизни его героя. Наиболее насыщены в этом плане первые главы, но продолжение этой темы есть и в заключительной части произведения: упоминание святой троицы: («и всесвятой Троицы озарение получил», «Положено было тело преподобного в церкви, которую он сам создал, и воздвиг, и устроил, и основал, и украсил ее всякими подобающими украшениями, и назвал в честь святой, и живоначальной, и неразделимой, и единосущной Троицы», «и пусть все мы получим его по благодати Господа нашего Иисуса Христа, которому подобает всякая слава, честь, поклонение с безначальным его Отцом и с пресвятым, и благим, и животворящим его Духом ныне, и присно, и во веки веков», «Ныне, Владыка-вседержитель, услышь меня, грешного раба своего, молящегося тебе! Прими молитву мою и благослови место это, которое по твоему изволению создалось для славы твоей, в похвалу и честь пречистой твоей Матери, честного ее Благовещения, чтобы и здесь всегда славилось имя твое, Отца, и Сына, и Святого Духа»), троекратное повторение синтаксических конструкций («таково было житие отца, таковые дарования, таковые чудес его проявления»).

Число 3 скрывается и за описанием явлений небесных сил, предсказывающих судьбу и смерть святого: это видение ангела, служащего литургию в храма вместе с Сергием; это посещение Сергия Богоматерью, которая обещает заботиться об основанном им монастыре; это явление огня, осеняющего алтарь во время литургии, которую служит Сергий. Эти чудеса часто упоминаются в исследовательской литературе как указание на глубину мистической настроенности Сергия, лишь отчасти приоткрытых в Житии.

Трижды Сергий совершает исцеления и воскрешение: воскрешает умершего отрока, исцеляет бесноватого вельможу и больного, жившего недалеко от Троицкой обители. Трижды проявляет Сергий в Житии прозорливость: когда мысленным зрением видит епископа Стефана Пермского, проходящего в нескольких верстах от Троицкого монастыря; когда узнает, что слуга князя Владимира Андреевича попробовал брашна, посланные князем в обитель; когда духовным взором видит все происходящее на Куликовом поле. Трижды по Божией воле привозят сладостный хлеб в монастырь, когда черноризцы испытывали недостаток в еде.

В триады соединены и образы монахов в Житии. В данном эпизоде так объединены ученики Сергия – Симон, Исаакий и Михей. В Житии также упоминается о духовном общении Сергия с митрополитом Алексием и со Стефаном Пермским - Сергий и два архиерея тоже образуют триаду. В.О. Ключевский рассматривал этих трех русских пастырей именно как духовную триаду, троицу: «В это именно время, в начале сороковых годов XIV в., совершились три знаменательные события: из московского Богоявленского монастыря вызван был на церковно-административное поприще скрывавшийся там скромный сорокалетний инок Алексий; тогда же один 20-летний искатель пустыни, будущий преподобный Сергий в дремучем лесу <…> поставил маленькую деревянную келью с такой же церковью, а в Устюге у бедного соборного причетника родился сын, будущий просветитель Пермской земли св. Стефан. Ни одного из этих имен нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная триада ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли их друг с другом. Митрополит Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним, желая иметь его своим преемником. Припомним задушевный рассказ в житии преподобного Сергия о проезде св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба друга на расстоянии 10 с лишком верст обменялись братскими поклонами» (Ключевский В.О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 263).

Итак, в епифаниевской редакции "Жития" Сергия Радонежского число 3 выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены. Иными словами, число 3 характеризует и содержательную сторону произведения, и его композиционно-стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы. Но наряду с этим означенное число символически выражает и неизъяснимое рационально-логическими средствами знание о сложнейшей умонепостигаемой тайне мироздания в его вечной и временной реальностях. Под пером Епифания число 3 выступает в качестве формально-содержательного компонента воспроизводимой в "Житии" исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и потому заключающей в себе знаки (тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте.

Сказанное предполагает и последний вывод: Епифаний Премудрый в "Житии Сергия Радонежского" явил себя вдохновеннейшим, изощреннейшим и тончайшим богословом; создавая данную агиографию, он попутно размышлял в литературно-художественных образах о Святой Троице - самом трудном догмате христианства, иначе говоря, выражал свое знание об этом предмете не схоластически, а эстетически, причем, несомненно, следовал в этом отношении издревле известной на Руси традиции символического богословия. Точно так же, кстати, богословствовал о Троице и его великий современник - Андрей Рублев, но только живописными средствами: красками, светом, формами, композицией.

5. Список литературы:

Памятники литературы Древней Руси в 12 томах. – М., 1978-1994
Лихачев Д. С. Великий путь: становление русской литературы XI - XVII веков. - М.: Современник, 1987.
Кириллин В. М. Епифаний Премудрый: "Житие Сергия Радонежского"
Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Ранчин. А. М. Тройные повторы в житии Преподобного Сергия Радонежского.

Ранчин А. М.

Житие Сергия Радонежского (1314 или ок. 1322 - 1392), одного из наиболее почитаемых русских святых, было составлено монахом основанного Сергием Троицкого монастыря Епифанием Премудрым, по-видимому, в 1417-1418 гг. Стилю Жития Сергия Радонежского свойственны те же приемы «плетения словес», что и стилю Жития Стефана Пермского. Однако в отличие от Жития Стефана, имеющего преимущественно панегирический характер, в Житии Сергия доминирует повествовательное начало. Текст первоначальной, Епифаниевской редакции до нас в исконном виде не дошел. Он был переработан в середине XV века книжником сербского происхождения Пахомием Логофетом, перу которого принадлежит несколько редакций Жития.

Одна из особенностей поэтики Жития, свойственная не только этому памятнику древнерусской агиографии, но именно в нем чрезвычайно сильно акцентированная и последовательно проводимая, - это различного рода тройные повторы, встречающиеся как на фразовом (тройные ряды синонимов или окказиональных синонимов, триады, образуемые аналогичными синтаксическими конструкциями, и т.д.), так и на надфразовом (трижды повторяющиеся события жизни Сергия, триады, в которые объединяются лица, о которых повествуется в Житии) уровнях.

В.В. Колесов, отметивший, что в качестве индивидуального стилистического приема в Житии Сергия Радонежского используется «увеличение объема синтагм» до «триады», связал этот признак Жития с установкой на выражение догмата о Святой Троице, столь значимого для Сергия, посвятившего именно Троице основанный им храм на Маковце – горе, где был воздвигнут Троицкий монастырь (Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989. С. 188-215). В.В. Колесов также обратил внимание на тройные повторы на надфразовом уровне текста Жития – на триады не слов, но событий: «Только с современной точки зрения стали заметны некоторые последовательности, незаметные или как бы неважные в средние века. Все такие последовательности складываются в триады поступков и событий, в самом тексте Жития представленных разорванно и несвязно, в общем потоке повествования, для которого важен только сам герой, Сергий.

Мы видим, что Варфоломей-Сергий на служение посвящается трижды. Сначала – явлением чудного старца, вдохнувшего в отрока «умение грамоте». Затем – пострижением, и, наконец, игуменством – высшим для Сергия предназначением, которое он не принял сразу, пока не прошел положенные до того пути. Последовательность движений культурного героя никогда не нарушается, поскольку это путь нравственного становления личности и оно не переносит обрыва связей и пропуска ступеней посвящения. Сергий потому и отказывается от чести епископского и даже митрополичьего сана, то положенные ему «ступени» он прошел до конца – все три.

Построение храма святой Троицы также происходит по трем составляющим это действие этапам, и даже явление небесных сил, предсказывающих судьбу и смерть святого, троичны (так! –А.Р.): сначала это ангел, затем – Богородица, наконец – огонь в молитвенном экстазе Сергия. Лик святого и тут ограничен рамками Троицы - троичностью сущего, за пределы чего невозможно выйти без ущерба для целостности… образа? образца? или лика, который складывается в кружении этих, отмеренных судьбой триад?» (Колесов В.В. Сергий Радонежский: художественный образ и символ культуры // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991. С. 328-329) Отметил исследователь и распределение ролей трех братьев в Житии - Сергия, Стефана и Петра: «Три брата – не сказочные персонажи, такова реальность семейных отношений. Но уже за таким распределением ролей сокрыты различные образы братства. Старший – властный, мирского склада, трезвый и сильный Стефан, как и Варфоломей – монах. Младший, Петр, кроткий мирянин, несущий свойственное человеку его судьбы земное тягло. Средний же, Варфоломей, и монах, как старший, и кроток, как младший; как оба его брата, связан и Сергий с заботами мира сего, но кротостью и послушанием, а не властностью правит он братией: «править без власти» – духовным авторитетом и личным примером в труде – такова установка русского характера на власть и властные отношения: личный пример дороже всякого наказания, приказа и поучения.

Сказка выберет своим героем младшего, летописная повесть – старшего, героем жития по справедливости становится средний, даже в характере своем не выражающий никаких крайностей.

Идеалом становится «средний человек» как представитель типа без крайностей и уклонений от нормы. Это также мировоззренческий принцип Сергия, которому вообще, по словам Г. Федотова, присуща была “светлая мерность” жизни» (Там же. С. 333).

На самом деле Епифаний Премудрый, составивший Житие Сергия, и Пахомий Логофет, переработавший это житие, должны были хорошо осознавать смысл тройных повторов. Продуманность в построении текстов особенно очевидна для Епифания, который очень продуманно относился к форме создаваемых произведений. Ф. Вигзелл показала на примере Жития Стефана Пермского, также созданного Епифанием и сохранившегося в своем исконном виде, сколь внимателен книжник к слову, в частности, при цитировании Священного Писания (см.: Вигзелл Ф. Цитаты из книг священного писания в сочинениях Епифания Премудрого // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома). Л., 1971. Т. XXVI. С. 242-243). Символические смыслы тройных повторов в Житии Сергия Радонежского естественны для «стиля второго южнославянского влияния» (или стиля «плетения словес»), самым замечательным приверженцем которого был Епифаний Премудрый. Д.С. Лихачев заметил: «следует обратить внимание на одну чрезвычайно важную особенность, пронизывающую все формы высокого, церковного стиля средневековья, которую своеобразно развивал новый стиль: основное, к чему стремятся авторы произведений высокого стиля, - это найти общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном, невеществнное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни» (Лихачев Д.С. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 26). Несомненно, поэтика агиографического повествования как типа текста, агиографический код предполагали прочтение тройных повторов в Житии именно как выражения догмата о Святой Троице и, уже, как свидетельства о промыслительной заботе Троицы в жизни Сергия.

В.М. Кириллин отметил, что «семантический фон троической символики, подсвечивающий повествовательную ткань «Жития», не равномерен. Наиболее насыщен он в первых трех главах анализируемого текста, что объясняется, по-видимому, мистико-предвещательным значением описанных здесь событий. Так, уже само вступление в жизнь главного героя агиобиографии было ознаменовано чудесами, свидетельствующими о предназначенной ему необыкновенной судьбе» (Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси // Древнерусская литература: Изображение природы и человека. М., 1995. С. 257. См. также: Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI - XVI века). СПб., 2000. С. 174-221). Первое чудо – троекратное возглашение еще не родившегося отрока, будущего Варфоломея-Сергия, из утробы матери во время богослужения в церкви; промыслительный характер этого чуда раскрыт в тексте «Жития Сергия Радонежского», к этому эпизоду приведены параллели из Библии. Еще в 1931 г. историк Г.П. Федотов обратил внимание на сокровенный богословский смысл этого эпизода и его символическую, предсказывающую роль в тексте Жития: «Догматически-троичное истолкование этого события сохраняет следы на многих страницах жития. Так понимает его иерей Михаил, до рождения младенца предрекающий родителям его славную судьбу, о том же говорит и таинственный странник, благословляющий отрока, и брат святого Стефан, предлагая освятить первую лесную церковь во имя Пресвятой Троицы; это же предание знает в Переяславле епископ Афанасий, заместитель митрополита. <…>. …Епифаний сам бессилен раскрыть богословский смысл этого имени» (Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 143-144).

Три чуда, имеющие прообразующий смысл по отношению к монашеской жизни Сергия, - отказ младенца от вкушения материнского молока, если мать перед тем ела мясо; невкушение материнского молока в постные дни, по средам и пятницам; отказ от молока кормилиц. В.М.Кириллин заметил, что «Епифаний Премудрый главнейшее в содержании своего произведения – тринитарную концепцию – стремился выразить и через форму, подчиняя общей идее стилистический и композиционный планы изложения» (Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI - XVI века). С. 259). Эпизод с возглашением ребенка из чрева матери имеет трехчастную диалогическую структуру: женщины в церкви трижды вопрошают ее, где сокрыт ребенок, и она трижды им отвечает. Такие триады вопросов и ответов присущи также и другим ключевым эпизодам Жития: беседе отрока Варфоломея со старцем, даровавшим ему «книжное разумение», беседе с постригшим Сергия священником Митрофаном, испытанию Сергием-игуменом приходящих в монахи. В.М. Кириллин отметил и значимое упоминание о трех перстах, которыми некий чудесный старец подает Варфоломею чудодейственный хлебец, и три предречения старца о будущем Сергия - великого подвижника (Там же. С. 259-265). «В епифаниевской редакции «Жития Сергия Радонежского» число 3 выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены. Иными словами, число 3 характеризует и содержательную сторону произведения, и его сюжетно-композиционную стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы; но наряду с этим означенное число символически выражает и неизъяснимое рационально-логическими средствами знание о сложнейшей умонепостигаемой тайне мироздания в его вечной и временной реальностях, поскольку оно – число 3 – является формально-содержательным компонентом воспроизводимой в «Житии» исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и потому заключающей в себе знаки (тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте» (Там же. С. 265-266).

Фрагменты Жития, в которых открыто выражен троичный мотив – троекратное возглашение ребенка во чреве матери и три предсказания чудесным старцем грядущей судьбы Варфоломея, - были проанализированы также В. Н. Топоровым, который отметил символический смысл этого мотива (Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. II. Три века христианства на Руси (XII-XIV вв.). М., 1998. С. 374-376, 384-385, 408-410, 565, 592-595).

В.Н.Топоров, как и ряд других авторов, связывает особенное почитание Сергием Святой Троицы с влиянием на троицкого игумена влиятельного в православном мире с середины XIV в. богословского движения - исихазма (настойчивое выражал эту мысль еще П.А.Флоренский в статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия» в начале ХХ в. // Флоренский Павел, свящ. Сочинения: В 4 т. М., 1996. Т. 2. С. 356-365). Однако высказывалось и мнение, что Сергий стоял в стороне от исихазма и что исихастская трактовка чудес в Житии впервые появляется у Пахомия Логофета (Грихин В.А. Проблемы стиля древнерусской агиографии XIV-XV вв. М., 1974. См. также: Клосс Б.М. Избранные труды. Т. I. Житие Сергия Радонежского. М., 1998. С. 36-37).

Перечисленные примеры – это далеко не все тройные повторы, содержащиеся в Житии Сергия Радонежского даже на надфразовом, событийном уровне текста. Причем повтором могут быть не только тождественные события или действия, как тройное возглашение ребенка из утробы матери, но и события фактически различные, но идентичные по своей функции в тексте Жития.

Тройное возглашение ребенка из материнского чрева выступает в Житии в роли парадигмы и первообраза для последующих событий жизни Сергия. Особенный смысл его отмечен многочисленными библейскими параллелями: «Пакы ему достоит чюдитися, что ради не провъзгласи единицею или дважды, но паче третицею, яко да явится ученикъ Святыя Троица, поне же убо тричисленое число паче инех прочихъ числъ болши есть зело чтомо. Везде бо троечисленое число всему добру начало и вииа взвещению, яко же се глаголю: трижды Господь Самоила пророка възва; трею камению пращею Давидъ Голиада порази; трижды повеле възливати воду Илиа на полена, рекъ: «Утроите», - утроиша; трижды тожде Илиа дуну на отрочища и въскреси его: три дни и три нощи Иона пророкъ в ките тридневова; трие отроци в Вавилоне пещь огньную угасиша; тричисленое же слышание Исаию пророку серафимовидцу: егда на небеси слышашеся ему пение аггельское, трисвятое въпиющих: «Святъ, святъ, святъ Господь Саваоф!» Трею же лет въведена бысть въ церковь Святая Святых пречистая дева Мария; тридесяти же летъ Христос крестися от Иоанна въ Иердане; три же ученикы Христос постави на Фаворе и преобразися пред ними; тридневно же Христос изъ мертвых въскресе; трикраты же Христос по въскресении рече: «Петре, любиши ли мя?» Что же извещаю по три числа, а что ради не помяну болшаго и страшнаго, еже есть тричисленое божество: треми святынями, треми собьствы, въ три лица едино божество Пресвятыа Троица, и Отца, и Сына, и Святого Духа; триупостаснаго Божества, едина сила, едина власть, едино господьство? Лепо же бяше и сему младенцу трижды провъзгоасити в утробе матерне сущу, преже рожениа, прознаменуя от сего, яко будет некогда троичный ученикъ, еже и бысть, и многы приведет в разумь и въ уведение Божие, уча словесныя овца веровати въ Святую Троицу единоущную, въ едино Божество.

<…> Яко и преже рожениа его Богъ прознаменалъ есть его: не просто бо, ни бездобь таковое знамение и удивление бывшее преднее, но предпутие есть последи будущим. Се же понудихомся рещи, елма же чюдна мужа чюдно и житие поведается» (Памятники литературы Древней Руси: XIV – начало XV века. М., 1981. С. 272, 274).

Этот фрагмент Жития имеет в тексте прообразующую и как бы метаописательную (то есть опиывающую само строение жития) функцию. Появление тройного вопросно-ответного ряда (женщины спрашивают мать Варфоломея-Сергия, не внесла ли она в церковь младенца, та отвечает отрицательно) в Житии предуказано упоминанием о трисвятом ангельском пении и о тройным вопросе Христа, обращенном к апостолу Петру.

Тройное возглашение ребенка в материнском чреве символически связывает еще не рожденного Сергия с священным прошлым (с библейскими событиями) и с собственным будущим, указывая тем самым на причастность святого провиденциальному плану, вечности. Одновременно в сравнении с эпизодами из Священной истории вырисовывается уникальность случая Сергия – он единственный представлен как исповедник Святой Троицы.

Изобилие ветхозаветных и новозаветных параллелей к тройному возглашению ребенка в материнской утробе заставляет читателя ожидать, что троичная символика проявится и в дальнейших событиях жизни Сергия.

Жизнь Сергия, естественно, разделяется на две половины: на годы, проведенные в миру, и на житие монаха.

Граница между этими двумя частями отмечена в Житии метаописательным рассуждением агиографа, предваряющим рассказ о пострижении святого: «Не зазрите же ми грубости моей, поне же и до зде писахъ и продлъжих слово о младенстве его, и о детьстве его, и прочее о всем белецком житии его: и елико бо аще в миру пребываше, но душею и желаниемь къ Богу распаляшеся» (Там же. С. 298).

Первый период жизни Варфоломея-Сергия состоит из двух неравных отрезков: времени от чуда с тройным восклицанием в чреве матери до дарования ему «книжного разума» и лет, прошедших от этого таинственного события до пострига. Весь первый отрезок этого периода выделен в Пространной редакции Жития, (сохранившей, по Б.М.Клоссу, начало епифаниевского текста) в особую главку – «Начало житию Сергиеву». Первый период ознаменован тремя событиями, имеющими провиденциальный смысл. Это, кроме тройного возглашения ребенка из утробы матери, крещение младенца священником Михаилом, который «провидевъ духомь божественым, и проразуме, съсуду избранну быти младенцу» (Там же. С 268). И это отказ младенца питаться материнским молоком в постные дни и после вкушения матерью мяса, а также отказ от молока кормилиц. Отказ младенца от молока – это и три самостоятельных чуда, и три варианта одного и того же деяния, приуроченные к разным фрагментам жизни Сергия и текста Жития: во всех трех случаях младенец не вкушает молока, когда вкушение связано с нарушением того или иного запрета.

И тройное возглашение ребенка из материнского чрева, и отказ от молока, и прозорливость священника при крещении свидетельствуют о Варфоломее-Сергии одно и то же: что он станет монахом, основателем обители Святой Троицы.

Другая триада в Житии, три главных события в жизни Сергия – крещение, дарование «книжного разумения» и пострижение. Совершителями всех трех событий выступают священники: иерей Михаил, крестивший святого, некий старец (в его образе Сергию, как можно понять, явился ангел) и игумен Митрофан, который постриг Сергия в монахи. Все три священника извещают о великом призвании Сергия. Все три события отмечают ключевые моменты в его жизни: вступление в церковь, постижение религиозной мудрости и уход из мира и принятие монашества, полное посвящение себя Богу. Принятие монашества – главные, поворотные событие и поступок Сергия. Все предшествующее – предварение пострижения Сергия в монахи. Все три эпизода особо отмечены в Житии сходными символическими мотивами. И священник Михаил, и некий старец, и игумен Митрофан свидетельствуют о великом предназначении Сергия. И Михаил, и чудесный старец говорят о святом как о служителе Святой Троицы; Митрофан же постригает Сергия в Троицкой церкви. И в эпизоде с чудесным пресвитером, и в эпизоде пострижения Сергия Митрофаном упоминается о литургическом хлебе, о просфоре. Старец «подастъ ему нечто образом акы анафору, видением акы малъ кусъ бела хлеба пшенична, еже от святыя просфиры <…>» (Там же. С. 280). После пострижения от Митрофана «пребысть же блаженный въ церкьви седмь дний, ничто же вкушая, точию просфиру, оную же от рукы игумена взят <…>» (Там же. С. 302).

Фигуры Михаила и Митрофана образуют рамку первой части Жития, посвященной мирской жизни Сергия: Михаил принимает его в мир и в церковь, Митрофан выводит из мира на монашеский подвиг. Неслучайно в Житии фонетическое сходство их имен: оба имени – трехсложные, первые слоги тождественны. Вероятно, это подлинные имена двух священнослужителей, но показательно, что в Житии эти имена сохраняются, а не опускаются, как это обычно бывает в агиографии.

Повествование о встречах и борьбе Сергия-монаха с вредоносными силами разделено на три главных эпизода, подобно другим событиям его жизни. Это приход бесов с самим дьяволом в церковь перед заутреней: нападение бесов на Сергия в хижине святого, сопровождаемое угрозами и понуждением покинуть выбранное место; появление медведя, который, «акы некый зпый длъжние» (Там же. С. 312), в течение года приходил к святому за куском хлеба. Происки бесов и приход зверей поставлены в Житии в единый синонимический ряд, причем число синонимов в нем – три: «Овогда убо демоньскаа кознодейства и страхования, иногда же зверинаа устремлениа <…>» (Там же. С. 312). Трем встречам Сергия со священниками, узнающими в нем великого святого, контрастно соответствуют три встречи с носителями зла или опасности.

Три раза повторяется в описании жизни Сергия и мотив вкушения им хлеба: отрок Варфоломей-Сергий вкушает чудесный хлебец, который дает ему таинственный священник; Сергий работает за решето гнилых хлебов, которые составляют его дневную пищу; Сергий и другие монахи едят привезенные в монастырь сладостные хлебы.

Три чудесных видения Сергия-игумена составляют в Пространной редакции Жития отдельные главки: это видение ангела, служащего литургию в храма вместе с Сергием; это посещение Сергия Богоматерью, которая обещает заботиться об основанном им монастыре; это явление огня, осеняющего алтарь во время литургии, которую служит Сергий. Эти чудеса часто упоминаются в исследовательской литературе как указание на глубину мистической настроенности Сергия, лишь отчасти приоткрытых в Житии. Также часто эти «световые» чудеса истолковываются как свидетельство приверженности Сергия исихастскому учению о нетварном (божественном, нефизическом) свете. Исихасты считали таким свет, которым просиял Иисус Христос, согласно евангельскому сказанию, на горе Фавор; созерцание этого света открывается святым, достигшим особенного мистического состояния. «Световые» чудеса в Житии Сергия Радонежского восходят к ранневизантийским житиям (см.: Клосс Б.М. Избранные труды. Т. I. С. 36-37).

На протяжении всего Жития рассказывается о трех чудесных явлению Сергию божественных сил: это ангел в образе старца-священника, дарующий отроку Варфоломею «книжное разумение»; это ангел, служащий Сергию на литургии; и это Богоматерь с апостолами Иоанном и Петром.

В триады соединены и образы монахов в Житии. Прежде всего, это триада «Сергий – его старший брат Стефан и племянник Стефана Феодор», а также «мистическая группа» (Федотов Г.П. Святые Древней Руси. С. 148) учеников Сергия – Симон, Исаакий и Михей. В Житии также упоминается о духовном общении Сергия с митрополитом Алексием и со Стефаном Пермским - Сергий и два архиерея тоже образуют триаду. В.О. Ключевский рассматривал этих трех русских пастырей именно как духовную триаду, троицу: «В это именно время, в начале сороковых годов XIV в., совершились три знаменательные события: из московского Богоявленского монастыря вызван был на церковно-административное поприще скрывавшийся там скромный сорокалетний инок Алексий; тогда же один 20-летний искатель пустыни, будущий преподобный Сергий в дремучем лесу <…> поставил маленькую деревянную келью с такой же церковью, а в Устюге у бедного соборного причетника родился сын, будущий просветитель Пермской земли св. Стефан. Ни одного из этих имен нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная триада ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли их друг с другом. Митрополит Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним, желая иметь его своим преемником. Припомним задушевный рассказ в житии преподобного Сергия о проезде св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба друга на расстоянии 10 с лишком верст обменялись братскими поклонами» (Ключевский В.О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 263).

Тройные (тернарные) структуры, имеющие символический религиозный смысл, - отнюдь не отличительная особенность именно Жития Сергия Радонежского. Они характерны, например, еще для Жития Феодосия Печерского – первого русского монашеского (преподобнического) жития. Тремя плачами – пермских людей, пермской церкви, и «инока списающа» – завершается написанное Епифанием Премудрым Житие Стефана Пермского.

Но Житие Сергия Радонежского в сравнении с другими агиобиографиями отличает «перенасыщенность» тройными повторами, имеющими символический смысл. При этом, прежде всего, в триаду выстраиваются события жизни святого, число которых было таковым на самом деле. Это, естественно, крещение, пострижение и принятие игуменства Сергием. Однако эта «реальная», заданная самой жизнью и неизбежная для жизнеописания любого преподобного триада в Житии маркирована с помощью дополнительных общих элементов, встречающихся во всех трех эпизодах. С другой стороны, носителем семантики в Житии становится и план выражения как таковой. Так, из многочисленных бесовских угроз и приходов диких зверей к Сергию выбраны лишь три случая; то же самое, по-видимому, можно сказать и о триадах Сергиевых чудес, и о выделении триад среди троицких иноков, и – тем более – о организации диалогов по принципу триады. Епифаний выступает в роли книжника, лишь фиксирующего мистическое присутствие Святой Троицы в жизни Сергия. Он подобен иконописцу, который «не сочиняет и з с е б я образа, но лишь снимает покровы с уже, и притом примирно, сущего образа: не н а к л а д ы в а е т краски на холст, а как бы расчищает посторонние налеты его, «записи» духовной реальности» (Флоренский П.А. Моленные иконы преподобного Сергия // Флоренский Павел, свящ. Сочинения: В 4 т. Т. 2. С. 383-384). И в то же время его роль активна: а его текст как бы предстает художественным произведением par excellence. Для него характерны и «интимный характер связи между референтом, означаемым и означающим», и «совпадение всех структурных уровней по рисунку структуры» – те признаки, которые, как считает У. Эко, присущи эстетическому сообщению (Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. Пер. с итал. СПб., 1998. С. 81-84).

И фразовый, и надфразовый уровни текста в Житии содержат тройные повторы, обозначающие присутствие Святой Троицы, ее таинственное водительство в жизни Сергия. Эта же семантика прямо выражена в разъяснениях агиографа Житие Сергия Радонежского - целостный текст. Его единство – косвенное свидетельство в пользу того, что в древнерусской культуре сочинения могли осознаваться как самодостаточные произведения, сохраняющие идентичность в разных контекстах – в составе богослужения, в монастырском и домашнем чтении. Изложение распространенной в западной медиевистике концепции об отсутствии в древнерусской словесности произведений и о существовании исключительно текстов, теряющих самоидентичность в различных ритуальных и словесных контекстах, содержится в работе Н.Ингэма (Ingham N. Early East Slavic Literature as Sociocultural Fact // Medieval Russian Culture. Vol. 2. Berkeley, Los Angeles, London, 1994 P. 1-17; автор статьи полемизирует с этой концепцией).

В Житии снимается противопоставление «форма – содержание», а события и их знаки в тексте не различаются, что вообще характерно для средневекового сознания. При этом о тайне Сергия и о тайне Святой Троице говорит не агиограф, но как бы сам текст и сама жизнь.

Житие Сергия Радонежского свидетельствует, что новое в традиционалистском тексте может создаваться не благодаря оригинальности сообщения (содержания произведения), но благодаря особенностям кода (системы приемов, языка, посредством которого передается это содержание). Житие Сергия Радонежского – пример, когда заданное, привычное содержание передается с помощью кодов, взаимодействие которых в тексте непредсказуемо и оригинально. Читатель Жития знает, что ему будет сообщено о мистической связи жизни Сергия со Святой Троицей. Но он не может предугадать, как это будет сделано: на фразовом уровне, на событийном уровне (причем не известно, через какие события), с помощью разъяснений агиографа и ретроспективных аналогий. Элементы тройных повторов в Житии нередко не образуют единые блоки, но разделены значительными фрагментами текста. Читатель должен обнаружить эти ряды. Чтение Жития оказывается воссозданием жизни святого как целостности, обладающей смыслом. Текст Жития ведет читающего и к глубинному смыслу догмата о Святой Троице – смыслу многозначному и потаенному, созданному не в Житии, но уже «преднайденному» агиографом. Отказ агиографа от объяснения богословского смысла Святой Троицы может объясняться не «туманностью» представлений о значении Троицы для составителя Жития, как полагают Г.П.Федотов и В.Н.Топоров, а желанием не прикасаться к умонепостигаемому, подчеркнуть тайну Троицы.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/

Ранчин А. М. Житие Сергия Радонежского (1314 или ок. 1322 - 1392), одного из наиболее почитаемых русских святых, было составлено монахом основанного Сергием Троицкого монастыря Епифанием Премудрым, по-видимому, в 1417-1418 гг. Стилю Жития Серги

История создания .

«Житие Сергия Радонежского» (так кратко именуется это произведение) представляет собой ярчайший образец древнерусской литературы. Преподобный Сергий - самый почитаемый и самый любимый русский святой. Не случайно известный историк прошлого В.О. Ключевский сказал, что Россия будет стоять до тех пор, пока теплится лампада у раки преподобного Сергия. Епифаний Премудрый, известный книжник начала XV века, инок Троице-Сергиевой Лавры и ученик Преподобного Сергия, написал самое первое Житие Сергия Радонежского через 26 лет после его смерти - в 1417-1418 годах. Для этого труда Епифаний в течение двадцати лет собирал документальные данные, воспоминания очевидцев и свои собственные записи. Великолепный знаток святоотеческой литературы, византийской и русской агиографии, блестящий стилист, Епифаний ориентировался в своем сочинении на тексты южнославянских и древнерусских Житий, мастерски применив изысканный, насыщенный сравнениями и эпитетами стиль, получиший название «плетение словес». Житие в редакции Епифания Премудрого кончалось преставлением Преподобного Сергия. В самостоятельном виде эта древнейшая редакция Жития не дошла до нашего времени, а ее первоначальный облик ученые реконструировали по позднейшим сводам. Помимо Жития, Епифаний создал также Похвальное слово Сергию.

Первоначальный текст Жития сохранился в переработке Пахомия Логофета (Серба), афонского монаха, жившего в Троице-Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 год и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 году. Пахомий изменил стилистику, дополнил текст Епифания рассказом об обретении мощей Преподобного, а также рядом посмертных чудес. Пахомий неоднократно исправлял Житие Преподобного Сергия: по мнению исследователей, существует от двух до семи Пахомиевых редакций Жития.

В середине XVII века на основе переработанного Пахоми-ем текста Жития (так называемой Пространной редакции) Симон Азарьин создал новую редакцию. Житие Сергия Радонежского в редакции Симона Азарьина вместе с Житием Игумена Никона, Похвальным словом Сергию и службами обоим святым было напечатано в Москве в 1646 году. В 1653 году по поручению Царя Алексея Михайловича Симон Азарьин доработал и дополнил Житие: он вернулся к неопубликованной части своей книги, добавил в нее ряд новых рассказов о чудесах Преподобного Сергия и снабдил эту вторую часть обширным предисловием, однако эти дополнения не были тогда изданы.

Жанр

На Руси была популярна житийная литература, или агиографическая (от греч. hagios - святой, grapho - пишу) литература. Жанр жития возник в Византии. В древнерусской литературе он появился как жанр заимствованный, переводной. На основе переводной литературы в XI в. на Руси возникает и оригинальная житийная литература. Слово «житие» в церков-но-славянском языке означает «жизнь». Житиями назывались произведения, рассказывающие о жизни святых - государственных и религиозных деятелей, чья жизнь и деяния были расценены как образцовые. Жития имели, прежде всего, религиозно-назидательный смысл. Входящие в них истории - предмет для подражания. Порой факты из жизни изображаемого персонажа искажались. Связано это было с тем, что житийная литература ставила своей целью не достоверное изложение событий, а поучение. В житиях было четкое разграничение персонажей на положительных и отрицательных героев.

Житие повествует о жизни человека, который достиг христианского идеала - святости. Житие свидетельствует о том, что каждый может прожить правильной христианской жизнью. Поэтому героями жития могли быть люди разного происхождения: от князей до крестьян.

Житие пишут после смерти человека, после признания его церковью святым. Первое русское житие Антония Печерского (одного из основателей Киево-Печерской лавры) до нас не дошло. Следующим было создано «Сказание о Борисе и Глебе» (середина XI в.). Житие, повествующее о Сергее Радонежском, явилось настоящим украшением житийного жанра. С древности до нашего времени дошли традиции жития. Из всех древних жанров житие оказался наиболее устойчивым. В наше время канонизированы, то есть признаны святыми, Андрей Рублев, Амвросий Оптинский, Ксения Петербургская, написаны их жития.

Тема

«Житие...» - это повесть о выборе человеческого пути. Значение слова многозначно. Два его значения противостоят друг другу: это путь географический и путь духовный. Объединительная политика Москвы проводилась суровыми мерами. Правда, страдали от неё в первую очередь феодальные верхи тех княжеств, которые Москва подчиняла себе, страдали главным образом за то, что не хотели этого подчинения, боролись против него за сохранение старых феодальных порядков. Епифаний нарисовал правдивую картину русской жизни первой половины XV в., когда память о ней ещё свежа была у современников Епифания, но это отнюдь не выражение «анти-московских» отношений автора. Епифаний показывает, что Сергий, несмотря на то, что родители его.покинули родной город из-за притеснений московского наместника, в дальнейшем делается самым энергичным проводником именно московской объединительной политики. Он решительно поддержал Дмитрия Донского в его борьбе с суздальским князем Дмитрием Константиновичем за великое Владимирское княжение, полностью одобрял Дмитрия в решении начать борьбу с Мамаем, примирил Дмитрия Донского с Олегом Рязанским, когда это стало нужно для Москвы. Признавая Сергия Божьим угодником, Епифаний тем самым освещал в глазах средневековых читателей прежде всего политическую деятельность Сергия. Поэтому враги Сергия упорно и долго мешали Епи-фанию написать житие его учителя, являвшееся предпосылкой к канонизации Сергия.

Идея

Преподобный Сергий поддерживал объединительные усилия Москвы для возвеличивания и укрепления Русского государства. Сергий Радонежский был одним из вдохновителей Руси на Куликовскую битву. Особое значение имела поддержка и благословение его Дмитрию Донскому накануне сражения. Именно это обстоятельство и придало имени Сергия звучание национального единства и согласия. Епифаний Премудрый показал передовые политические взгляды преподобного Сергия, возвеличил деяния старца.

Канонизация в Русской Православной Церкви совершалась при наличии трех условий: святая жизнь, чудеса как прижизненные, так и посмертные, обретение мощей. Сергий Радонежский начал широко почитаться за свою святость еще при жизни. Канонизация преподобного состоялась через тридцать лет после его смерти, в июле 1422 года, когда были обретены мощи. Поводом к открытию мощей преподобного послужило следующее обстоятельство: к одному из монахов Троицкой обители во сне явился Сергий Радонежский и сказал: «Зачем оставляете меня столько времени во гробе?»

Основные герои

Сергий Радонежский является одним из самых популярных героев средневековой русской литературы. «Житие...» подробно рассказывает о его жизни и деяниях. Князья московские и удельные посещали Сергия в его обители, и сам он выходил к ним из ее стен, бывал в Москве, крестил сыновей Дмитрия Донского. Сергий с подачи митрополита Алексия взвалил на себя тяжелый груз политической дипломатии: он неоднократно встречался с русскими князьями, чтобы склонить их к союзу с Дмитрием. Перед Куликовской битвой Сергий дал Дмитрию благословение и двух иноков - Александра (Пересвета) и Андрея (Ослябю). В «Житии» предстает идеальный герой древней литературы, «светоч», «божий сосуд», подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский - это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой стороны, - это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра. Скромность, душевная чистота, бескорыстие - нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: «Кто я такой - грешный и худший из всех человек?» И был непреклонен. Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!» Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы. Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, «то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил». И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего.

Автор подчеркивает «светлость и святость», величие Сергия, описывая его кончину. «Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение - и не только при жизни, но и при смерти...».

Сюжет и композиция

Композиционное построение житийной литературы было строго регламентировано. Обычно повествование начиналось вступлением, в котором объяснялись причины, побудившие автора приступить к повествованию. Затем следовала основная часть - собственно сам рассказ о жизни святого, его смерти и посмертных чудесах. Завершалось житие похвалой святому. Композиция жития, повествующего о Сергии Радонежском, соответствует принятым канонам. Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце «пречудном и предобром», и с Божьей помощью обращается к написанию «Жития». Называя жизнь Сергия «тихим, дивным и добродетельным» житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: «Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем».

Центральная часть «Жития» повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал в ее утробе. Мать же носила его «как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный».

Сергий родился в окрестностях Ростова Великого в семье знатного, но бедного боярина. В семилетием возрасте Варфоломея (так его звали до пострижения в монахи) отдали в школу, которая была в попечении епископа Ростовского Прохора. По легенде, сначала мальчику грамота давалась трудно, но вскоре он увлекся учебой и показал отличные способности. Родители с семьей вскоре переселились в Радонеж. В конце своей жизни Кирилл и Мария постриглись в монашество в Покровском монастыре в Хотьково. После их смерти второй сын Варфоломей решил тоже начать иноческую жизнь. Вместе со старшим братом Стефаном, который уже принял монашеский постриг в связи со смертью жены, Варфоломей ушел на речку Кончуру, протекавшую в 15 км севернее Радонежа. Здесь братья построили церковь во имя святой Троицы. Вскоре, не справившись с трудностями жизни в пустыне, Стефан ушел в Москву. Варфоломей, оставшись один, начал готовиться в монахи. 7 октября 1342 года он был пострижен в монахи, получив имя Сергия. А так как Троицкий монастырь был основан на территории Радонежской волости, за преподобным Сергием закрепилось прозвище «Радонежский». Кроме Троице-Сергиевой, Сергий основал еще Благовещенскую обитель на Киржаче, Борисоглебский монастырь близ Ростова и другие обители, а его ученики учредили около 40 монастырей.

Художественное своеобразие

В произведениях агиографического жанра предполагается описание как внешних событий, так и событий внутренней духовной жизни святого. Епифаний не только использовал всё богатство книжной средневековой русской культуры, созданное до него, но и развил далее, создал новые приёмы литературно-художественного изображения, раскрыл неисчерпаемую сокровищницу русского языка, получившего под пером Епифания особый блеск и выразительность. Поэтическая речь его при всём своём разнообразии нигде не обнаруживает произвольной игры словами, но всегда подчинена идейному замыслу писателя.

Непосредственный лиризм и теплота чувства, психологическая наблюдательность, умение подмечать и запечатлевать окружающий человека пейзаж, неожиданные для литературы подобного рода образно-выразительные средства - все это характеризует художественную манеру письма Епифания Премудрого. В «Житии Сергия Радонежского» чувствуется большая художественная зрелость писателя, выражающаяся в сдержанности и выразительности описаний.

Литературная деятельность Епифания Премудрого способствовала утверждению в литературе стиля «плетения словес». Этот стиль обогащал литературный язык, содействовал дальнейшему развитию литературы.

Д.С. Лихачев отмечал в «Житии...» «особую музыкальность». Длинные перечисления применяются там особенно, где требуется подчеркнуть многочисленные добродетели Сергия, многочисленные его подвиги или трудности, с которыми он борется в пустыне. Чтобы подчеркнуть перечисление, сделать его заметным для читающего и слушающего, автор часто пользуется единоначатиями. И опять-таки эти единоначатия имеют не столько формально риторическое значение, сколько смысловое. Повторяющееся в начале каждого предложения слово подчеркивает основную мысль. Когда это единоначатие употреблено слишком большое число раз и может утомить читателя, оно заменяется синонимическим выражением. Значит, важно не само слово, а повторение мысли. Так, например, указывая на причину написания Жития Сергия и устраняя возможную мысль о том, что он принял на себя непосильную задачу, автор пишет: «...да не забвено будет житие святого тихое и кроткое и не злобивое, да не забвено будет житие его честное и непорочное и безмятежное, да не забвено будет житие его добродетелное и чюдное и преизящное, да не забвены будут многыя его добродетели и великаа исправлениа, да не забвены будуть благыа обычаа и добронравныя образы, да не будут бес памяти сладкаа его словеса и любезныа глаголы, да не останет бес памяти таковое удивление, иже на немъ удиви богь...» Наиболее часто в стиле «плетения слов» участвует удвоение понятия: повторение слова, повторение корня слова, соединение двух синонимов, противопоставление двух понятий и т.д. Принцип двойственности имеет миро-воззренческое значение в стиле «плетения словес». Весь мир как бы двоится между добром и злом, небесным и земным, материальным и нематериальным, телесным и духовным. Поэтому бинар-ность играет роль не простого формально-стилистического приема - повтора, а противопоставления двух начал в мире. В сложных, многословесных бинарных сочетаниях нередко используются одинаковые слова и целые выражения. Общность слов усиливает сопоставление или противопоставление, делает его в смысловом отношении более ясным. Даже в тех случаях, когда перечисление захватывает целый ряд компонентов, оно часто делится на пары: «...житие скръбно, житие жестко, отвсюду теснота, отвсюду недостаткы, ни имущим ни откуду ни ястиа, ни питиа».

Значение произведения

«Сергий явился, как свет светильник, и своим с покойным светом озарил всю историю Русской земли - на много веков вперед. Сергий принес на Русь возрождение духа. Того духа, который вскоре поднял и отстроил огромную православную державу. Сперва вокруг него отстроились двенадцать келий (апостольское число!). Пройдет еще несколько десятков лет, и вокруг него, затаив дыхание, будет стоять вся Россия», - читаем в книге Д. Орехова. Поддерживая политику централизации, которую проводили московские князья, Сергий Радонежский оказался в центре общественно-политической жизни Руси второй половины XIV в., был сподвижником московского великого князя Дмитрия Донского в его подготовке к Куликовской битве 1380 г.

Сергий, а вслед за ним и его ученики несли веру в неосвоенные земли, строили лесные монастыри. Епифаний Премудрый, создатель храмов Никон, переводчик греческих книг Афанасий Высоцкий, иконописец Андрей Рублев - все они явились последователями духовного пути Сергия Радонежского.

С именем Сергия Радонежского непосредственно связана Свято-Троицкая Сергиева Лавра - уникальный памятник архитектуры XVI-XVII веков. На ее территории находится несколько храмов, в том числе Собор в честь Успения Пресвятой Богородицы, Михеевский храм, Храм во имя Преподобного Сергия Радонежского. Тысячи паломников посещают Лавру, чтобы прикоснуться к святыням русского народа, обрести душевный покой. А самый главный и самый древний памятник Троице-Сергиевой лавры - Троицкий собор. Ему более пятисот лет. В этом соборе находится гробница Сергия Радонежского.

Русские цари считали за великую честь крестить своих детей в Троицком соборе. Перед военными походами молились Сергию и просили у него помощи. До сих пор огромный поток людей приходит в собор, тем самым выражая глубокое уважение, почтение русскому святому Сергию Радонежскому.

Сергий Радонежский относится к святым вождям земли Русской, по словам историка В.О. Ключевского, имя его "блестит ярким созвездием в XIV веке, делая его зарей политического и нравственного возрождения русской земли. Сергий своею жизнью, самой возможностью такой жизни, дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем не все еще добро погасло и замерло... Он открыл им глаза на самих себя". "Примером своей жизни, высотой своего духа Преподобный Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущее".

В.О. Ключевский говорит о преклонении перед личностью Сергия в течение пяти веков 1 и характеризует помыслы и чувства паломников, возвращающихся из Сергиевой Лавры во все концы Русской земли. "Еще при жизни Преподобного многое множество приходило к нему из различных стран и городов, в числе приходящих были и иноки, и князья, и вельможи, и простые люди, “на селе живущие”". К нему приходили со своими думами, чувствами, в трудные переломы народной жизни государственные деятели и простые люди в печальные или радостные минуты своей жизни. "И этот приток не изменялся в течение веков, несмотря на неоднократные и глубокие перемены в строе и настроении русского общества: старые понятия иссякали, новые пробивались или наплывали, а чувства и верования, которые влекли сюда людей со всех концов русской земли бьют до сих пор тем же свежим ключом, как били в XIV веке". Эти чувства представляют собой выражение нравственной жизни народа. С образом Сергия они срастаются; они — его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них — оно завянет, как скошенная трава. "Творя память Преподобного Сергия, мы проверяем самих себя, пересматриваем свой нравственный запас, завещанный нам великим строителем нашего нравственного порядка". Нравственное влияние его велико, в душу народа запали светлые и сильные впечатления, произведенные Сергием. Великий русский подвижник восхищал и удивлял иностранцев. Царьградский епископ, приехав в Москву, восклицал: "Како может в сих странах таков светильник явиться?"

Русские люди XIV века признали такое проявление духовного влияния Сергия чудесным творческим актом. Оно "пережило его земное бытие и перелилось в его имя, которое из исторического воспоминания сделалось вечно деятельным, нравственным двигателем и вошло в состав духовного богатства народа" 2 .

"Политическая крепость" прочна только тогда, когда держится на силе нравственной — это самый драгоценный вклад преподобного Сергия в живую душу народа, его нравственное самосознание. Это современно и в наши дни.

Нравственный подвиг и нравственные уроки Сергия Радонежского

"Житие Сергия Радонежского" было написано на рубеже XIV-XV веков талантливым писателем Епифанием Премудрым.

Епифаний стремился показать величие и красоту нравственного идеала человека, служащего прежде всего общему делу — делу укрепления Русского государства. Он родился в Ростове в первой половине XIV века, в 1379 году стал монахом одного из ростовских монастырей. Много путешествовал, побывал в Ерусалиме и на Афоне. Прекрасно знал греческий и другие языки. За свою начитанность и литературное умение Епифаний был прозван "Премудрым". Он отлично знал произведения современной ему и древней литературы, в составленные им жития обильно включены самые разнообразные сведения: географические названия, имена богословов, исторических лиц, ученых, писателей.

"Житие Сергия Радонежского" носит повествовательный характер, оно насыщено богатым фактическим материалом. Целый ряд эпизодов отличает своеобразный лирический оттенок (например, рассказ о детстве Сергия). В этом произведении Епифаний выступает мастером сюжетного повествования.

В "Житии" предстает идеальный герой древней литературы, "светоч", "божий сосуд", подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский — это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой стороны, — это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра.

Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце "пречудном и предобром", и с Божьей помощью обращается к написанию "Жития". Называя жизнь Сергия "тихим, дивным и добродетельным" житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: "Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем" 3 .

Центральная часть "Жития" повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал в ее утробе. Мать же носила его "как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный".

Силой божественного промысла Сергию суждено стать служителем Святой Троицы. От божественного откровения он овладел грамотой, после смерти родителей отправился в места пустынные и вместе с братом Стефаном "начал лес валить, на плечах бревна носить, келью построили и заложили церковь небольшую". Уделом отшельника стал "труд пустынный", "жилье скорбное, суровое", полное лишений: ни яств, ни питья, ни прочих припасов. "Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустыня" 4 .

Увидев это, огорчился Стефан и оставил пустыню и брата своего "пустыннолюбца и пустыннослужителя". В 23 года Варфоломей (так называли его в миру), приняв иноческий образ, был наречен в память о святых мучениках Сергии и Вакхе — Сергием.

Далее автор повествует о его делах и подвижническом труде и задает вопрос: кто может рассказать о трудах его, о подвигах его, что претерпел он один в пустыне? Невозможно рассказать, какого труда духовного, каких забот стоило ему начало всего, когда жил он столько лет в лесу пустынником, несмотря на козни демонов, угрозы зверей, "ибо много тогда было зверей в пустынном лесу том".

Он учил пришедших к нему монахов, желающих жить рядом с ним: "если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду и недостатки и бескорыстие и бдение" 5 .

Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: "если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!"

Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы.

Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, "то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил". И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего. Так воспринял его и пришедший в монастырь поселянин, не поверив, что перед ним сам игумен, настолько он был прост и невзрачен на вид. В сознании простолюдина преподобный Сергий был пророком, а на нем ни одежды красивой, ни отроков, ни слуг поспешных вокруг, ни рабов, служащих ему и честь воздающих. Все рваное, все нищее, все сирое. "Я думаю, что это не тот", — воскликнул крестьянин. Сергий же проявил чистоту душевную, любовь к ближнему: "О ком печалишься и кого ищешь, сейчас Бог даст тебе того".

Великий князь Дмитрий Донской кланяется Сергию до земли, принимая благословение преподобного на битву с Мамаевой ордой. Сергий произносит: "Подобает тебе, господин, заботиться о врученном от Бога христоименитом стаде. Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься".

И когда заколебался князь Дмитрий перед боем, увидев великое войско Мамаево, от святого пришел скороход с посланием: "“Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог”. И тотчас князь великий Дмитрий и все воинство его от этого большую храбрость восприняло и выступило против поганых. И сразились, и многие тела пали, и Бог помог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары..." 5 .

Скромность, душевная чистота, бескорыстие — нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: "Кто я такой — грешный и худший из всех человек?" И был непреклонен.

Автор подчеркивает "светлость и святость", величие Сергия, описывая его кончину. "Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение — и не только при жизни, но и при смерти..." 6 .

Так Сергий Радонежский "просиял" добродетелями жития и мудростью. Такие люди, как Сергий, из исторических лиц превращаются в сознании поколений в идеал, они становятся вечными спутниками, и "целые века благоговейно твердят их дорогие имена не столько для того, чтобы благодарно почитать их память, сколько для того, чтобы самим не забыть правила, ими завещанного. Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания" 7 .

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

Прочитайте статью В.О. Ключевского "Год Сергия" и постарайтесь осмыслить: почему Сергий является "светочем", гордостью народа русского, и почему выражает его чувства и верования? Как с образом Сергия связаны нравственные чувства народа?
Каковы истоки нравственности Сергия? Вспомните очерк Б. Зайцева о Сергии Радонежском.
Чем восхищает и удивляет личность Сергия?
Прочитайте житие, написанное Епифанием Премудрым. Что вам известно об авторе?
Как построено произведение, учтена ли в нем каноническая традиция житийной литературы?
Почему Епифаний Премудрый в своем произведении обращается к описанию жизни Сергия Радонежского?
Какие чувства автора выражены в житии?
Перескажите текст, повествующий о жизни Сергия (от рождения до кончины святого).
Что говорится о родителях Сергия?
Какое чудо случилось до рождения преподобного во время церковной службы и как это свидетельствует об особом предназначении Сергия?
Расскажите об учении Сергия. О каком эпизоде, повлиявшем на успешное овладение преподобным грамотой, рассказывает автор?
Какую жизнь вел Сергий в юности?
Как сложилась жизнь преподобного после смерти его родителей?
Расскажите о жизни и трудах Сергия в пустыне.
Перечислите добродетели святого.
В каких условиях Сергий и братия строили Сергиевский монастырь?
Расскажите о подвижническом труде Сергия, оцените его нравственные качества.
Как проявляется святость Сергия: внешний вид, одежда, занятия, труд, отношения с братией?
Как в разных ситуациях, описанных Епифанием, раскрывается духовное богатство Сергия, его нравственные качества (авторитетность и роль в решении народных судеб: встреча с простолюдином и князем Дмитрием Донским перед Мамаевым побоищем, отказ от архиерейства и др.)?
Что пишет автор о кончине Сергия, о его значении для развития самосознания народа?
Какие чудеса происходят после смерти Сергия?
Почему, по словам В.О. Ключевского, такие люди, как Сергий, превращаются в сознании поколений в идеал?

ПОЭТИКА

ПРОСТРАННОЙ РЕДАКЦИИ
ЖИТИЯ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

Древнерусское житие часто сравнивают с иконой. «Житие относится к исторической биографии так, как иконописное изображение к портрету», — пишет В. О. Ключевский [Ключевский 1989, с. 75]. Как и икона, житие призвано показать не внешний облик человека, а его внутреннее содержание, раскрыть в создаваемом образе реальность духовную, Божественную. Ведь цель христианского искусства не в отражении повседневной жизни, а в ее осмыслении. Это определяет и содержание, и форму агиографических сочинений.

Жития создавались с опорой на традицию, в рамках канона, однако, несмотря на значительную долю трафаретности, каждое из них обладает своеобразием, обусловленным мастерством создателя и обусловливающим интерес к тексту исследователей.

Житие Сергия Радонежского позволяет изучать особенности творческой манеры нескольких известных древнерусских книжников: написанное Епифанием Премудрым в 1418— 1419 гг., оно в середине XV в. несколько раз редактировалось Пахомием Сербом, еще ряд редакций появился на протяжении последующих столетий. В рамках Пространной редакции Жития, созданной, по-видимому, в начале XVI в., первая часть Епифаниевской редакции (до главы «О изведении источника»), не сохранившейся как самостоятельное произведение, была дополнена компиляцией глав, буквально заимствованных из нескольких Пахомиевских редакций 1 .

1 См. раздел «Атрибуция Пространной редакции Жития Сергия Радонежского: история вопроса», п. 2.

Как отдельное произведение Пространная редакция в литературоведении интереса не вызывает — к ней обращаются, в основном, при изучении Епифаниевской редакции ЖСР и поэтики ее автора Епифания Премудрого. Этим темам посвящено значительное число работ, которое постоянно возрастает, что неудивительно, ведь Епифаний — один наиболее ярких и оригинальных древнерусских писателей, истоки и специфика творческой манеры которого раскрыты еще далеко не полностью.

Работая с Пространной редакцией при изучении епифаниевского текста ЖСР, ученые расходятся в определении его границ: собственно Епифаниевская часть исследуется редко (см., например: [Кузнецова 2001]), чаще же текст Пространной редакции берется до главы о преставлении Сергия включительно, то есть без вычленения части, принадлежащей перу Пахомия Серба, и при этом выводы, сделанные на материале всей Пространной редакции (но без посмертных чудес), касаются творчества одного Епифания. Однако если В. А. Грихин, например, обосновывает принадлежность Епифанию всей Пространной редакции вплоть до главы о преставлении Сергия включительно (см.: [Грихин 1974а, с. 3—5]), то большинство ученых, напротив, обходятся без погружения в сложную текстологию и историографию атрибуции редакций Жития, работая с наиболее известными и доступными изданиями 2 (см., например: [Лихачев 1979; Чернов 1989; Пиккио 2003б; Абрамова 2004; Авласович 2007; Тупиков 2011; Кузьмина 2015] и многие другие), либо, столкнувшись с проблемой отсутствия единого законченного текста, до-

2 Речь идет об издании архимандрита Леонида [Леонид (Кавелин) 1885], опиравшегося на мнение В. О. Ключевского при определении границ епифаниевского текста, и восходящих к этому изданию изданиях [ПЛДР 1981, с. 256—406; БЛДР 1999, с. 254—390], которые содержат текст Жития до главы о преставлении Сергия включительно. При этом в указанных изданиях вслед за Житием помещено Похвальное слово Сергию, в связи с чем оно может рассматриваться в составе епифаниевского текста ЖСР (см., например: [Тупиков 2011; Кузьмина 2015]).

пускают возможность работы с Основным видом Пространной редакции вплоть до главы о преставлении Сергия включительно как с текстом Епифания 3 по тем же изданиям (ср.: [Топоров 1998, с. 355; Кириллин 2000, с. 177; Ранчин 2000]). Насколько такой подход оправдан, будет показано на некоторых примерах ниже. Необходимо отметить, что известны и другие взгляды на атрибуцию сохранившихся редакций Жития Епифанию Премудрому [Тихонравов 1892; Зубов 1953] и в более ранних работах, посвященных поэтике епифаниевского ЖСР, выбор может делаться в пользу одной из этих теорий, ср., например, работу О. Ф. Коноваловой [Коновалова 1958], следующей в атрибуции редакций за Н. С. Тихонравовым и рассматривающей предисловие Пахомия как епифаниевский текст. Как видим, при изучении художественной стороны Епифаниевской редакции ЖСР проблемы текстологии могут решаться по-разному, что, конечно же, отражается на результатах, при этом общей тенденцией в литературе, посвященной художественным особенностям сочинений Епифания и привлекающей материал Жития Сергия, к сожалению, оказывается недостаточное внимание к текстологии (если не сказать: полное ее игнорирование) как Жития в целом, так и собственно Пространной редакции.

Что касается Пахомиевской части Пространной редакции, то специально она никогда не исследовалась и самостоятельного значения как источник не имеет, чему есть несколько причин: текстологическая вторичность, компилятивный характер и наличие более десятка вариантов в разных видах Пространной редакции 4 . Однако она может быть интересна для сопоставле-

3 В соответствии с указанием самого Епифания, а также Пахомия о том, что повествование было доведено Епифанием до кончины святого. При этом не учитывается тот факт, что вторая часть Пространной редакции — это компиляция на основе последней Пахомиевской редакции, наиболее далеко ушедшей от епифаниевского текста.

4 См. раздел «Текстология Пространной редакции Жития Сергия Радонежского», пп. 3—4.

ния в целях атрибуции первой части Пространной редакции Епифанию (впрочем, нам известна только одна такая работа [Кириллин 1994]).

Не претендуя на исчерпывающую характеристику литературы, посвященной поэтике сочинений Епифания, и в частности Епифаниевской редакции ЖСР, в настоящем разделе мы, очертив круг поднимавшихся вопросов, остановимся на некоторых темах, обращая внимание на текстологическую основу работ.

Творчество Епифания Премудрого принято рассматривать как самый яркий образец экспрессивно-эмоционального стиля, известного также как «плетение словес», панегирический стиль и др., в древнерусской литературе, связанного с вторым южнославянским влиянием. При этом материалом чаще оказывается Житие Стефана Пермского, тогда как Житие Сергия Радонежского, написанное Епифанием, привлекается реже, как правило, наряду с ЖСП, что во многом объясняется сложной текстологией памятника.

В изучении художественной стороны сочинений Епифания Премудрого можно выделить несколько взаимосвязанных направлений: проблема происхождения стиля «плетение словес», система стилистических средств и приемов, использование языковых средств в стилистических целях, круг источников и особенности работы с ними автора, цитирование текстов Священного Писания, писательская позиция, картина мира, специфика отдельных сочинений и др.

В дореволюционном литературоведении преобладает негативная оценка стиля, в русле которого творит Епифаний, как искусственного, излишне украшенного и затемняющего содержание произведения 5 . В советской и современной медиевистике

5 Ср. замечание В. Яблонского об отсутствии у Епифания чувства меры в витийстве [Яблонский 1908, с. 286], что, впрочем, А. П. Кадлубовским рассматривается скорее как достоинство по сравнению с шаблонностью Пахомия [Кадлубовский 1902, с. 180].

этот стиль как новый этап развития древнерусской литературы рассматривается уже в другом ключе, в связи с чем «плетение словес» Епифания получает подробное освещение. Однако истоки творческой манеры Епифания продолжают оставаться дискуссионным вопросом. В целом можно говорить о существовании двух основных подходов: признание связи епифаниевского стиля с учением исихазма и ее отрицание.

Уже в дореволюционных работах указывается на связь стиля Епифания с книжной реформой болгарского патриарха Евфимия Тырновского, причем он определяется как подражательный по отношению к южнославянской и византийской литературе (ср.: [Сперанский 1914, с. 427]). Представление об исихастских истоках стиля «плетение словес» получило обоснование в работах Д. С. Лихачева, где особое внимание уделяется пониманию исихастами слова как мистического явления действительности, восходящему к философии неоплатонизма. Отношение к слову, которое адекватно сущности обозначаемого им явления, лежит в основе «плетения словес», для которого характерно абстрагирование, абстрактный психологизм, орнаментальность, экспрессия, что придает стилю повышенную эмоциональность (см., например: [Лихачев 1973, с. 83—102; Лихачев 1979]). Сторонниками этой концепции являются многие отечественные медиевисты, она получила также развитие в работах некоторых западных ученых, например, итальянского слависта Р. Пиккио (см.: [Пиккио 2002, с. 129—141; Пиккио 2003а; Пиккио 20036]), который, однако, не разделяет мнения о неоплатонических истоках исихастского учения о слове. В рамках представления о связи природы епифаниевского стиля с исихазмом интерес исследователей вызывают литературные источники, оказавшие непосредственное влияние на его формирование. Так, взаимосвязи древнерусской и болгарской агиографии были специально рассмотрены Л. А. Дмитриевым [Дмитриев 1964], при этом В. А. Мошиным была высказана точка зрения о влиянии на Епифания не болгар-

ской, а сербской и афонской литературы XIII—XIV вв. [Мошин 1963]. Однако в других работах это противопоставление снимается (см., например: [ Kitch 1976]). Специально рассматривался вопрос о влиянии произведений ораторского искусства Древней Руси (см., например: [Антонова 1981] и др.). Параллелизму византийской и древнерусской агиографии конца XIV — начала XV в. посвящено исследование О. А. Родионова (см.: [Родионов 1998]). При этом может признаваться влияние всех указанных источников (ср., например: [Пиккио 2002, с. 129—141]).

Однако есть и другие представления о зависимости стиля «плетение словес» от исихазма. Так, С. М. Авласович сопоставляет природу епифаниевского «плетения словес» с практикой «непрестанной молитвы», именно в этом обнаруживая влияние исихазма, связанное преимущественно с допаламитской литературой; еще одним источником «плетения словес», по ее мнению, является гимнография (см.: [Авласович 2007]).

Существует и иной взгляд на природу «плетения словес» в сочинениях Епифания Премудрого: отрицание его связи с исихазмом. При этом может постулироваться опора Епифания на древнерусскую литературную традицию (см.: [Борисевич 1951]). Черты этого стиля обнаруживали в ранней южнославянской (см., например: [Мулич 1968]), а также византийской и древнерусской литературах (см. выше). В. А. Грихин предполагает, что формирование стиля Епифания определялось особенностями культурно-исторического развития Руси соответствующего периода и было связано с обращением к раннехристианским литературным источникам и текстам Священного Писания (см.: [Грихин 1974а; Грихин 19746]), Сходной точки зрения придерживается А. М. Ранчин, говорящий об ориентации Епифания также на византийскую и славянскую гимнографию и ораторскую прозу (см.: [Ранчин 2008, с. 337]). Утверждает оригинальность «плетения словес» в творчестве Епифания Премудрого и отрицает влияние на него южнославянской литературы В. Д. Пет-

рова (см.: [Петрова 2007а]). Особый взгляд на истоки епифаниевского «плетения словес» у Ε . М. Верещагина, который указывает, что эта творческая манера по сути сводится к суггестивной изоколии, широко представленной в ветхозаветных премудростных книгах и сочинениях Епифания Кипрского, которые и послужили основой для стиля, созданного Епифанием Премудрым [Верещагин 2001, с. 219—250]. Идеи Ε . М. Верещагина получили развитие в работах И. Ю. Абрамовой, пришедшей к выводу о самостоятельности изобретения Епифанием Премудрым «плетения словес» на русской почве, хотя и не отрицающей при этом исихастских истоков стиля (см.: [Абрамова 2004]).

Таким образом, единого представления о природе стиля сочинений Епифания Премудрого сегодня нет. Как справедливо замечает А. М. Ранчин, приемы «плетения словес», характерные для поэтики Епифания, обнаруживаются в огромных слоях литературы [Ранчин 2015, с. 109]. Это свидетельствует о большой начитанности и мастерстве книжника, сумевшего на основе приемов, взятых из самых разных произведений, известных в Древней Руси, переводных и оригинальных, созданных в разные эпохи, сформировать свой уникальный стиль.

Как отмечает Е. Л. Конявская, наличие эстетических целей у Епифания как писателя практически признано в современной науке [Конявская 2000, с. 81]. При определении осознанной стороны творчества Епифания исследовательница предлагает обратиться к слову «мастер», которое позволяет охарактеризовать принципы работы Епифания над текстом: мастер учится у предшественников, и взятые у них приемы становятся частью его арсенала, подвергаясь отбору и преобразованию (на это указывают самоповторы в епифаниевских житиях на уровне отдельных выражений, топосов, цитат, неоднократно разбиравшиеся в разных работах) [Конявская 2000, с. 84—85]. В предисловиях к житиям Епифаний дает развернутую программу сочинения, которая, по мнению Р. Пиккио, может рассматриваться как «определен-

ное теоретическое высказывание», основанное «на своего рода христианско-православной ars poetica » [Пиккио 20036, с. 658].

Совокупность стилистических приемов, используемых Епифанием в своих сочинениях и охарактеризованных самим книжником как «плетение словес» 6 , интересует исследователей не только с точки зрения своего происхождения и параллелей 7 , но и с лингвистической точки зрения. В ряде работ специально рассматриваются вопросы семантического наполнения и структуры приемов, объединяемых общим названием «плетение словес» (при этом материал ЖСП используется чаще). Так, В. В. Колесов обращается к анализу построения и наполнения синтагм в агиографических сочинениях Епифания, разбирая их специфику — превращение в триады, что оказывается важным как для поэтики произведений, так и для развития литературного языка [Колесов 1989, с. 188—215]. Т. П. Рогожникова, изучая словесные ряды как основное стилистическое средство «плетения словес», пришла к выводу о том, что при их создании определяющей является смысловая сторона: каждый компонент вносит в общий смысл ряда последовательное приращение семантических признаков, ритмическая же организация ряда является вторичной по отношению к лексическому наполнению (анализ рядов проводился на материале ЖСП) (см.: [Рогожникова 1988]). Формальная сторона «плетения словес» — принципы его организации на синтаксическом уровне — рассмотрены в работе Д. Л. Спивака, посвященной матричным построениям

6 Это определение в разных формах несколько раз встречается в ЖСП, ср.: «Но что тя нареку, о епископе... и како хвалу ти съплету ?»: «...аще бо и многажды въсхотѣлъ быхъ изъоставити бесѣду, но обаче любы его влечет мя на похваление и на плетение словесъ » (Син. 91, л. 765 об,—766; 775) и др. О специфике понятия «плетение словес» как элемента исследовательского метаязыка см.: (Ранчин 2015, с. 109].

7 К сказанному выше добавим также мнение о том, что риторические вариации Епифания восходят к античному приему Горгиевой схемы (см.: [Прохоров 19886, с. 212-213]).

в сочинениях Епифания — синтаксическим единицам, состоящим из цепочек параллельных синтагм-триад, структура которых подчиняется числовой символике [Спивак 1996]. Их использование Епифанием, по мнению Д. Л. Спивака, осознанно и связано, в частности, с сакрализацией пространства. И. Ю. Абрамова сделала вывод, что структурно-синтаксической организации текстов Епифания свойственна повторяемость, цикличность, которая выражается на уровне лексики в синонимии и полиномии, на уровне синтаксиса — в однородности членов предложения и изоколии, в структуре текста — в постоянном возврате к центральной идее жития [Абрамова 2004].

Числовая символика, отмеченная в текстах Епифания на лингвостилистическом уровне, имеет большое значение для поэтики сочинений Епифания Премудрого, и особенно Епифаниевской редакции ЖСР.

Прежде всего, исследователи обратили внимание на значение числа 3 в епифаниевском ЖСР: о «троичном мотиве» как «теологической оси» Жития писал А. И. Клибанов [Клибанов 1971, с. 67—71, 94—95], В. А. Грихин, рассматривая тринитарную концепцию, связанную с чудом троекратного вешания младенца, указал на ее ведущую роль в композиции произведения [Грихин 1974а, с. 3—4]. В. В. Колесов, выявив стилистический прием Епифания — модификацию синтагм в триады, отмечает, что этот прием характерен больше для Жития Сергия (хотя используется и в Житии Стефана Пермского), так как напрямую связан с основной символической доминантой произведения — Святой Троицей [Колесов 1989, с. 192—193]. Однако троичность, по мысли В. В. Колесова, проявляется в ЖСР не только на фразовом уровне — некоторые последовательности поступков и событий складываются в триады 8 , можно увидеть троичность

8 Варфоломей-Сергий трижды посвящается на служение, три этапа в построении храма Святой Троицы, троичность в явлении небесных сил (с последним наблюдением спорит А. М. Ранчин [Ранчин 2000, с. 469]).

даже в историческом материале: Сергий — средний из трех братьев, что указывает на тот нравственный идеал, который несет его образ, — представитель типа без крайностей и уклонений от нормы [Колесов 1991, с. 328-329, 333]. Изучение принципа троичности, примеры проявления которого на надфразовом уровне определялись В. В. Колесовым как «незаметные или как бы неважные в средние века», было продолжено в работах других исследователей, которые рассматривали его уже как значимый элемент поэтики епифаниевского Жития Сергия. В частности, В. М. Кириллин, подробно проанализировав числовую символику в епифаниевском ЖСР, считает тринитарную концепцию главнейшим содержанием произведения Епифания, которое выражается и через форму — в композиции и стилистике: троичность проявляется в биографических подробностях, художественных деталях, в построении риторических фигур, эпизодов, сцен 9 (см.: [Кириллин 2000, с. 178—196]). При помощи числа 3 символически передается знание о тайне мироздания в его вечной и вневременной реальности, так как оно «выступает в качестве формально-содержательного компонента воспроизводимой в “Житии” исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и поэтому заключающей в себе знаки

9 Однако не со всеми выводами ученого можно согласиться. Так, в рамках воплощения тринитарного замысла В. М. Кириллин рассматривает деление Пространной редакции (до главы о преставлении Сергия включительно; в Основном виде редакции, который им исследуется) на 30 глав, полагая, что эту часть условно можно считать творением Епифания Премудрого [Кириллин 2000, с. 177, 195]. Но в данном случае не может быть и речи ни о каких предположениях о количестве глав епифаниевского Жития на основе Пространной редакции: есть два варианта деления на главы Епифаниевской части этой редакции с разным числом глав и около десятка вариантов Пахомиевской части с разным составом глав (см. раздел «Текстология Пространной редакции Жития Сергия Радонежского»), более того, В. М. Кириллин сам отмечает механистичность и случайность деления на главы первой части Основного вида Пространной редакции [Кириллин 2000, с. 260].

(тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте» [Кириллин 2000, с. 196). В развитие теории троичности

А. М. Ранчин выявил целый ряд тройных повторов на событийном уровне текста, относя к ним не только тождественные события или действия, но и события, идентичные по своей функции в тексте Жития, а также триады образов и подчеркивая осознанность их использования Епифанием [Ранчин 2000] 10 . При этом, по замечанию А. М. Ранчина, тернарные структуры, имеющие символический религиозный смысл, не являются отличительной особенностью только Жития Сергия Радонежского — они характерны и для Жития Феодосия Печерского, одного из «литературных» источников ЖСР (см. ниже), и, хотя и в меньшей степени, для Жития Стефана Пермского, первого агиографического сочинения Епифания, что отмечалось и другими исследователями (например, В. В. Колесовым). Однако для ЖСР характерна «перенасыщенность» тройными повторами, имеющими символический смысл. Их наличие на всех уровнях текста, по мнению А. М. Ранчина, снимает оппозицию «форма — содержание», «о тайне Сергия и о тайне Святой Троицы говорит не агиограф, но как бы сам текст и сама жизнь» [Ранчин 2000, с. 478].

Числовая символика в Житии Сергия и других сочинениях Епифания не ограничивается числом 3. Д. Л. Спивак при анализе матричных построений в житиях, написанных Епифанием, указывает на наличие разных нумерологических моделей, используемых книжником и связанных с сакральными числами 3, 4, 5, 12, 15 и их соотношениями (3: 3, 3: 4, 3: 5) [Спивак 1996]. В. М. Кириллин, помимо числа 3, рассматривает также числа 12 и 7, семантика первого из которых, по его мнению, связана с понятиями и предметами богослужебного и церковно-

10 А. М. Ранчин, как и В. М. Кириллин, считает возможным рассматривать текст Основного вида Пространной редакции до главы о преставлении Сергия включительно как текст Епифания (см.: [Ранчин 2000, с. 472]).

исторического содержания, а также молитвенно-аскетическим подвижничеством и пастырским служением святого; семантика же второго — с ценностными понятиями и предметами и несет в большей степени мистическое значение [Кириллин 2000, с. 196—218]. Ученый приходит к выводу, что форма использования чисел в Житии Сергия — «на уровнях стилистической структуры, сюжетно-композиционной организации, историко- фактографического и идейного содержания — выполняет функцию семантизированного способа передачи сакральной информации», который может быть назван мистико-символическим [Кириллин 2000, с. 218]. С. М. Авласович, добавляя к выявленным В. М. Кириллиным сакральным числам в ЖСР число 9, отмечает, что синонимические перечисления в «плетении словес» связаны со стилистикой акафиста, для которого характерно соблюдение сакральной числовой закономерности в синонимических рядах [Авласович 2007, с. 116—118].

Специфика стилистической организации «плетения словес» в сочинениях Епифания (использование разных риторических приемов, связь с числовой символикой, с акафистными конструкциями и т. д.), которая проявляется в подборе эпитетов, синонимов, тавтологических сочетаний и др., обнаруживается и в цепочках «нанизанных» друг на друга цитат из текстов Священного Писания.

Цитирование библейских текстов — тема, мимо которой невозможно пройти при обращении к поэтике сочинений Епифания Премудрого.

Пространная редакция ЖСР в силу компилятивного характера интересна тем, что позволяет сравнить принципы цитирования Епифания Премудрого и Пахомия Серба, хотя для полного освещения этого вопроса, конечно же, необходимо изучение материала всех сочинений обоих авторов. Впрочем, как будет показано ниже, данную особенность Пространной редакции исследователи учитывают редко.

Епифаниевским житиям свойственно обилие библейских цитат, которые играют важную роль в «плетении словес». Это именно епифаниевская особенность, которая может быть использована как атрибутирующий признак: Пахомий Серб весьма скуп на цитаты, что хорошо видно как раз при сопоставлении двух частей Пространной редакции 11 (в Пахомиевской части около двух десятков цитат, тогда как в Епифаниевской счет идет на сотни).

Составить представление, хотя и неполное, об объеме и характере цитирования текстов Священного Писания в Пространной редакции ЖСР позволяют издания, в которых указываются источники цитат [ВМЧ 1883, стб. 1463—1563; БЛДР 1999, с. 254—391; Житие и чудеса преп. Сергия 1997; Житие Сергия 2010] 12 . Объем выявленных библейских цитат в этих изданиях существенно различается: наибольшее количество цитат указано в последнем переводе Пространной редакции ЖСР по лицевому списку Троиц, (ризн.) 21 [Житие Сергия 2010], наименьшее количество — в издании ВМЧ, где отмечены, в основном, цитаты, маркированные автором. Невыявленными, как правило, оказываются цитаты, вводимые в текст без указания источника, включая библейские формулы и фразеологизмы. Однако среди неидентифицированных встречаются и цитаты, эксплицированные в тексте 13 . (Необходимо также отметить, что в отдельных случаях

11 На данный факт обратил внимание В. М. Кириллин (см.: [Кириллин 1994]).

12 В настоящем издании мы указываем цитаты, опираясь на перечисленные издания, а также работы [Тупиков 2011; Кузьмина 2015] (данные перепроверены). При этом мы не претендуем на полный охват цитат-топосов и библеизмов, требующих в ряде случаев специальных подробных комментариев, которые не предусмотрены в рамках издания.

13 К ним, в частности, относятся следующие две цитаты: поминаше же въ ср д ци писанїе гл҃ще  ꙗко многа въздыханиѧ и оуныниѧ житїе мира сего плъно  c и дрѫгїи пр  ^ ркъ рече. ѿстѫпите ѿ землѧ и възыдѣте на нб҃о (МДА 88, л. 302 об.). Ни в одном из существующих изданий (как и в работах, где рассматриваются особенности цитирования текстов Священного Писания в Пространной редакции ЖСР [Тупиков 2011; Кузьмина 2015]) они не идентифицированы.

источники цитат в изданиях указаны неверно, что следует иметь в виду при работе с текстом редакции по изданиям.)

Точное число библейских цитат в епифаниевском ЖСР (так же как, впрочем, и в ЖСП) не определено. На данный момент в литературе встречаются лишь две цифры: 243 [Тупиков 2011, с. 8] и 372 [Кузьмина 2015, с. 44], причем в обоих случаях подсчеты делались на материале текста Пространной редакции до главы о преставлении Сергия включительно, которая рассматривалась как текст Епифания, и присоединенного к ней текста Похвального слова Сергию, что объясняется выбором изданий для анализа 14 , а также игнорированием связанных с ЖСР текстологических проблем. То, что исследователями была взята указанная часть Пространной редакции в сочетании с другим сочинением Епифания — Похвальным словом Сергию, фактически сводит на нет ценность таких подсчетов: в результате не известно ни число цитат, использованных в Епифаниевской части редакции, ни число цитат в полном тексте Пространной редакции. Более того, эти цифры могут ввести в заблуждение, если не учесть объем материала, с которым работали ученые. Обращает на себя внимание существенная разница в цифрах, которая напрямую связана с компетентностью исследователей, их знанием текста Библии, чем и определяется количество выявленных цитат, инкрустированных в текст Жития (необходимо отметить, что при разных подходах к классификации цитат оба исследователя понимают цитаты широко, относя к ним, в том числе, аллюзии, библейские формулы и цитаты-топосы, а также библеизмы 15 ). В целом приходится признать, что корректными цифрами по библейским цитатам в Пространной редакции ЖСР наука пока не располагает.

14 См. выше, примеч. 2. В. А. Тупиков работал с изданием [ПЛДР 1981, с. 256— 429], М. К. Кузьмина - с изданием [БЛДР 1999, с. 254-411].

15 В. А. Тупиков предлагает классификацию, основанную на формальных принципах: библейские цитаты, библейские реминисценции и библейские прецедентные имена. О классификации М. К. Кузьминой см. ниже.

Некоторое представление о том, к каким библейским книгам и насколько часто обращался Епифаний, позволяет получить указатель источников цитат в исследованном тексте ЖСР и Похвального слова Сергию, составленный В. А. Тупиковым и приведенный им в приложении к своей работе (см.: [Тупиков 2011]). М. К. Кузьмина же, выявившая целый ряд не указанных в издании [БЛДР 1999, с. 254-411] цитат 16 , в том числе значительное количество библеизмов и цитат-топосов, специально на этом вопросе не останавливалась: материал Жития Сергия приводится наряду с материалом других исследуемых преподобнических житий (отдельно рассмотрены лишь цитаты из Псалтыри в ЖСР [Кузьмина 2014б]).

Едва ли не в каждой работе, посвященной поэтике епифаниевских сочинений, можно найти наблюдения о тех или иных особенностях использования библейских цитат и их функциях.

Начиная со ставшей уже хрестоматийной работы Ф. Вигзелл, посвященной цитированию в ЖСП [Вигзелл 1971], все исследователи отмечают, что Епифаний цитирует не буквально точно, по памяти, меняя морфологические формы слов и синтаксис, чтобы вплести цитату в свой текст. Данная особенность цитирования стала общим местом при обращении к теме цитирования в сочинениях Епифания. Заметим, что и Пахомий, несмотря на гораздо более редкое использование библейских цитат, придерживается тех же принципов цитирования, которые, очевидно, характерны в целом для житийной литературы.

Специфической чертой епифаниевского «плетения словес» является амплификация на основе библейских цитат, которая давно обращает на себя внимание 17 и подробно проанализирована как на формальном, так и на содержательном уровне.

16 Это отмечено в подстрочных примечаниях при разборе соответствующих цитат [Кузьмина 2015].

17 Одной из первых к анализу этого приема на материале ЖСП обратилась О. Ф. Коновалова [Коновалова 1970а; Коновалова 1970б].

Подбор цитат в агиографических сочинениях Епифания, по наблюдениям исследователей, связан с типом святости героя жития. Житие Сергия, относящееся к преподобническим житиям, содержит характерный для этих текстов круг библейских цитат и топосов, при этом Пространная редакция, в состав которой вошла часть Епифаниевской, сильно выделяется на фоне других житийных текстов указанной разновидности. К такому выводу пришла М. К. Кузьмина, которая, обратившись к преподобническим житиям (включая несколько редакций ЖСР, втом числе Пространную), поставила перед собой цель на этом материале частично воплотить в жизнь широкомасштабную задачу по составлению систематического каталога библейских цитат в литературе Slavia Orthodoxa , поставленную Р. Пиккио (см.: [Пиккио 2003в]). Исследовательницей была разработана новая многокритериальная классификация цитат, альтернативная классификации М. Гардзанити (см.: [Гардзанити 2007]), выявлены три основные варианта существования библейской цитаты в агиографической литературе Древней Руси (цитата-топос, библеизм и индивидуально-авторская цитата) и описаны функции конкретных цитат из текстов Священного Писания в этом типе древнерусских литературных памятников, а также показана специфика преподобнических житий (см.: [Кузьмина 2015]). Особенность Пространной редакции как сочинения Епифания Премудрого, по мнению М. К. Кузьминой, в том, что этот текст «возвышаясь по своей интертекстуальной насыщенности как некий недосягаемый обелиск в море современных ему агиографических текстов, оказал минимальное влияние на агиографическую библейскую интертекстуальность... Сами же принципы цитирования, в частности — асемантическое цитирование Евангелия, интертекстуальная игра, свойственная Епифанию Премудрому, — были восприняты современниками слабо» [Кузьмина 2015, с. 599].

Цитирование Епифанием Премудрым в ЖСР других источников исследовано пока крайне отрывочно. Отдельные наблю-

дения, которые можно найти в работах, разнородны: отмечаются как прямые заимствования со ссылкой на соответствующие тексты, так и использование Епифанием отдельных фраз, общих мест и даже влияние тех или иных произведений.

Так, И. С. Борисов изучил взаимосвязь епифаниевского Жития Сергия с произведениями и житием одного из самых авторитетных отцов Церкви — Василия Великого, архиепископа Кесарийского, указав, в частности, что целый ряд фрагментов ЖСР в той или иной степени испытал влияние Жития Василия Великого [Борисов 1989, с. 76—79] 18 .

Жития, как переводные, так и оригинальные, составляют особый пласт цитируемых источников в Пространной редакции ЖСР. Прямые ссылки на то или иное житие Епифаний дает в известном пассаже в первой главе, посвященном чуду возглашения младенца в утробе матери во время литургии. Книжник подбирает целый ряд примеров, связанных с чудесными знамениями, сопровождавшими зачатие и рождение пророков и святых, начиная с рассказа о библейских пророках Иеремии и Иоанне Предтече и продолжая рассказами из житий пророка Илии, Николая Чудотворца, Ефрема Сирина, Алипия Столпника, Симеона Столпника Дивногорца, Феодора Сикеота, Евфимия Великого, Феодора Едесского и, наконец, митрополита Петра в редакции митрополита Киприана. Что касается других житий, к материалу которых Епифаний обращался, не отмечая этого специально, то в литературе можно найти немало наблюдений на этот счет. Так, ряд параллельных мест в Житии Феодора Едесского и Епифаниевской части Пространной редакции ЖСР указан В. Яблонским (см.: [Яблонский 1908, с. 277—279]) 19

18 Ученым исследовалась Пространная редакция ЖСР до главы о преставлении Сергия — «сводный “епифаниевско-пахомиевский” текст» по изданию в «Памятниках литературы Древней Руси» [Борисов 1989, с. 69, примеч. 2].

19 В. Яблонский приписывает Пространную редакцию Пахомию Сербу, а потому рассматривает эти параллели как особенность его поэтики.

и дополнен Б. М. Клоссом [Клосс 1998, с. 24]. Неоднократно отмечалось обращение Епифания к Житию Феодосия Печерского (см., например: [Федотов 1997, с. 131 — 132; Грихин 1974а, с. 19, 22—23; Верховская 1992, с. 318—319; Конявская 2000, с. 83] и др.). Среди житий, послуживших для Епифания литературными образцами, Б. М. Клосс называет Житие Саввы Освященного, приводя из него целый ряд параллелей [Клосс 1998, с. 27, примеч. 11; с. 28, примеч. 12; с. 32, примеч. 20; с. 33, примеч. 21].

Что касается второй части Пространной редакции, то здесь также называют параллельные места из тех же источников, хотя мнения о том, кому принадлежит выбор источника, могут быть разными. В целом представляется логичным возвести к епифаниевскому тексту параллели во второй части Пространной редакции из тех житий, цитаты и параллели из которых отмечены в первой части (как правило, в литературе все они и рассматриваются как епифаниевские).

Еще один важный пласт источников в Житии Сергия Радонежского, написанном Епифанием, — это гимнография. Об использовании образности акафистов при описании явления Богородицы Сергию и ориентации на них в похвалах писал В. А. Грихин (см.: [Грихин 19746, с. 39—41]). С. М. Авласович подробно осветила вопрос о влиянии акафистов на произведения Епифания, указав, что книжник прибегает к свойственным акафисту метафорике, ритмике, синтаксической конструкции, числовой символике 20 (см.: [Авласович 2007]).

Пока весь круг источников Пространной редакции ЖСР не определен. Заметим, что решение этой задачи, как и анализ принципов цитирования Епифания, требует учета особенностей текстологии произведения, что крайне редко принимается во внимание.

20 При этом цитирование акафистов рассмотрено только на материале Жития Стефана Пермского (см.: [Авласович 2007, с. 119—137]).

Как было показано выше, специфика цитирования и библейских текстов, и других источников в Пространной редакции ЖСР во многом определяется жанром произведения, которое относится к преподобническим житиям — наиболее представительной разновидности древнерусской агиографии. Исследование роли чина святости в поэтике агиографического текста — одно из актуальных направлений современного литературоведения, в рамках которого в последнее время активно изучается топика житий — системы топосов, характерные для определенного типа святости и составляющие основу соответствующего житийного канона. При изучении древнерусских преподобнических житий довольно широко привлекается материал Пространной редакции ЖСР как одного из основных текстов этой жанровой группы (см., например, работы T . Р. Руди, в частности: [Руди 2006], ср. также, например: [Рыжова 2008] 21 и др.), однако особенности Пространной редакции, отмечаемые в работах, пока не имеют целостного описания.

Коснемся еще нескольких современных направлений изучения поэтики сочинений Епифания Премудрого.

В частности, получил освещение такой вопрос, как картина мира, представленная в житиях, написанных Епифанием. Один из важных ее аспектов — художественное пространство, которому посвящены, например, работы: [Чернов 1989; Кузнецова 2001]. В описании природы и быта проявляется «реализм» Епифания, дающего исторически верные зарисовки становления монастыря, отношений между братьями, поведения животных и т. д., в одних случаях подробные, в других — краткие, но емкие, и при этом всегда подчиненные идейному замыслу произведения

21 Заметим, что в указанных работах авторы не заостряют внимание на текстологических проблемах, связанных с ЖСР, обращаясь к изданию [БЛДР 1999, с. 254—411] и оперируя при этом только названием произведения. Тем самым речь может идти об анализе поэтики именно Пространной редакции (без посмертных чудес).

и его стилистике. По мнению С. 3. Чернова и T . Н. Кузнецовой, сюжетообразующим принципом Жития стала мысль, что преподобный Сергий Божьим промыслом «пустыню яко град сътвори», которая раскрывается через противопоставление пустыни монастырю (прообраз горнего града), получающих подробное описание в тексте; другой такой темой оказывается голод — изобилие [Чернов 1989; Кузнецова 2001]. Рассматривая художественное пространство епифаниевских житий, T . Н. Кузнецова останавливается на характеристике географических описаний, которые являются ведущей формой пространственного обозначения мира и представлены различными способами, причем нередко строятся по принципу непосредственного восприятия; показывает особенности изображения времени, воспринимаемого Епифанием Премудрым в пространственных категориях; анализирует изображение природы, которое представлено пейзажем средневекового типа, в том числе анималистические, «растительные» образы и образы, связанные с водной стихией, отмечая, что даже традиционные изображения приобретают в его произведениях новое звучание. T . Н. Кузнецова обращается также к образу автора, анализируя его в контексте более широкой темы своеобразия авторского повествования как способа воплощения картины мира, которое включает способы построения произведения, формы изложения материала и общения с воображаемой аудиторией. Как отмечает исследовательница, семантика образа автора в сочинениях Епифания Премудрого многозначна — он может выступать в роли повествователя, историографа, богослова и персонажа, что требует специальных средств выражения. Субъективность и эмоциональность личности автора придают епифаниевским сочинениям внутреннюю целостность, связывают рассказ о святом и многочисленные отступления в единое повествование. (См.: (Кузнецова 2001].)

Нельзя обойти вниманием и работы, авторы которых применяют при изучении текста Пространной редакции ЖСР

герменевтический подход, также весьма популярный и перспективный в современном литературоведении. Особое место здесь занимает исследование В. Н. Топорова [Топоров 1998, с. 356—598], в котором ученый дает последовательный анализ текста Пространной редакции (как текста Епифания Премудрого, указывая на условность такой атрибуции), призванный раскрыть образ Сергия в версии Епифания.

* * *

Пространная редакция Жития Сергия Радонежского, частично сохранившая в своем составе текст первоначальной редакции Жития, написанной Епифанием Премудрым, позволяет исследовать особенности поэтики Епифаниевской редакции ЖСР и является одним из основных источников при изучении стиля «плетение словес» в его особой, епифаниевской, разновидности. Однако во многих литературоведческих работах проблемы текстологии Жития не принимаются во внимание: в связи с использованием наиболее известных и доступных изданий материал Пространной редакции привлекается нередко в объеме, не соответствующем сохранившемуся тексту Епифания, что не может не сказываться на корректности сделанных наблюдений и выводов.

Немалый перечень работ, посвященных уникальному стилю Епифания Премудрого и особенностям его отражения в Житии Сергия Радонежского, постоянно пополняется, раскрывая всё новые грани творческой манеры древнерусского книжника. Сложность и многосторонность епифаниевских сочинений порождают разные взгляды на истоки епифаниевского «плетения словес», которые уточняют наши представления о его происхождении и показывают, что точка в изучении творчества Епифания не поставлена и можно надеяться на появление множества новых наблюдений, толкований и выводов, которые дадут возможность приблизиться к его пониманию.

479

Рис. 9. Преподобный Сергий Радонежский с житием.

Икона начала XVI в. круга Дионисия (Музей имени Андрея Рублева)

Страница сгенерирована за 0.34 секунд!

Печать

Также интересно:

Новогодняя интеллектуальная игра "самый умный" презентация к уроку на тему Просмотр содержимого документа «Пояснительная записка»

Презентация на тему "Чистота – залог здоровья"

Презентация к уроку литературного чтения "русская народная сказка "сестрица алёнушка и братец иванушка"

Рекомендуем почитать:

2023-08-17 00:30:54

Презентация на тему: Озера, подземные воды, болота, мерзлота, ледники Размещение озер по территории страны неравномерно

2023-08-17 00:30:54

Презентация по обществознанию "лидер и его качества" Кто такой лидер презентация для школьников

2023-08-17 00:30:54

Презентация "Перелётные птицы" для детей дошкольного возраста Обучающая презентация «Такие разные птицы» для детей младшего дошкольного возраста

В продолжение темы:

Содержание ЕГЭ

Можно ли было построить социализм в ссср?

Реальный шанс для наемных тружеников стать подлинными хозяевами своих предприятий, а вместе с тем и своей жизни, был упущен в конце 1980-х годов. Возвращение к капитализму...

Новые статьи